Мэри, или Танцы на лезвии - Марина Крамер

Наверное, женат – такой видный мужчина не может остаться один. Вряд ли он до сих пор страдает по мне, столько лет прошло. Спрошу при случае.

Макс пришел за мной, когда я совершенно замерзла. Два тонких больничных одеяла не спасали, у меня зуб на зуб не попадал.

– Замерзла, Машенька? – Нестеров взял мою руку и поднес к губам, согревая дыханием. – Все закончилось. Тут только что был твой муж, и я сказал ему, что ты умерла.

– И он... поверил?

– Он устроил истерику в коридоре, на колени упал, рыдал, кричал. Еле уволокли. – Брезгливо поморщившись, Макс растирал мои руки, дышал на них. – Сейчас повезу тебя к себе, надо только одежду сюда принести и машину подогнать ближе ко входу.

– Макс... – решилась я. – А... семья?

– У меня нет больше семьи, – просто ответил Нестеров. – Сын… Но мы не видимся. Захочешь – потом расскажу.

Он сам одел меня, завернул загипсованные ноги в одеяло и на руках вынес из больницы. Машина у него оказалась огромная – под стать самому Максиму, серебристый «Лендкрузер», хоть и не новый. Уложив меня на заднее сиденье, Макс сел за руль, и через несколько минут мы были у него дома.

Пока я приходила в себя на диване в большой комнате, Макс накрыл на стол, достал шампанское и фужеры:

– Вот и Новый год встретим... Тебе пить нельзя, но ты просто в руке подержи.

Мы слегка соприкоснулись фужерами под бой курантов, Макс выпил шампанское, а я отставила фужер на столик, даже не понюхав.

– Максим... спасибо тебе за все. Пусть у тебя в новом году все сложится удачно.

– Я надеюсь. Ко мне спустился такой ангел – разве может быть плохо?

– Не говори глупостей... нашел ангела. Макс... курить очень хочется... – Я просительно посмотрела на Нестерова, и тот, покачав головой, принес из кухни свою пачку:

– Извини, я не успел купить тонких, просто из головы вылетело...

Я только рукой махнула – в бытность мою затворницей в Цюрихе мне порой приходилось таскать из пачки Алекса крепкий «Парламент», так что это меня не пугало. Выкурив сигарету и ощутив, как закружилась голова, я откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Максим... я могу попросить тебя?

– О чем?

– Ты не мог бы позвонить одному человеку?

– Какому?

– Моей подруге.

– Ты обзавелась подругой? – В голосе послышалось удивление. У меня всегда было полно приятельниц, но никогда не было подруг – возможно, потому, что в танцах соперницы, а на остальное времени у меня не было.

– А ты не помнишь?

– Это что же – как ее там... Лелька?

Я уже и забыла, как звала Марго этим именем. Она перестала быть для меня Лелькой в тот момент, когда мы разошлись с Максимом, и с тех пор всегда была только Марго.

– Да. Но ее, вообще-то, Марго зовут. Маргарита. Так позвонишь?

– Зачем?

– Я хочу попросить ее забрать меня отсюда, если согласится.

Это решение пришло мне в голову только что. Я осознала, что, кроме Марго, у меня никого нет, а я сейчас не в том состоянии, чтобы прислушиваться к предостережениям Алекса. Если она сама не захочет, я пойму, но попробовать должна. В любом случае мне нужно уехать отсюда, чтобы не рисковать и не быть узнанной Костиными родственниками.

– Хорошо. Но завтра, – решительно заявил Максим, и я не стала спорить.

Он уступил мне небольшую спальню в своей двухкомнатной хрущевке, перенес меня на двуспальную кровать, а сам расположился на диване. Я уснула почти мгновенно, хотя ноги жутко болели, да и голова тоже. Но от предложенного Максом обезболивающего отказалась.

Мне снова снился Алекс. Это превратилось в наваждение, в манию. Я видела его так ясно, словно это и не сон вовсе. Он сидел на краю кровати и водил рукой над гипсом. И я чувствовала, как мне становится легче, словно его руки забирали разрывающую голени и бедро боль. При этом я совершенно четко видела его глаза, и они не были такими бешеными, как всегда, когда он злился. Я проснулась в слезах...

Нестеров с утра исполнял роль заботливой мамочки, принес мне завтрак в постель, посидел рядом, пока я ела. Такого не было даже в лучшие годы нашей с ним жизни, хотя и тогда он бывал заботливым и умел иной раз ухаживать. Я даже утомилась слегка от его хлопот и попросила:

– Посиди пять минут, а? От твоих мельканий голова кругом идет.

Макс как-то смущенно улыбнулся и присел на край кровати, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Ты извини... Я просто очень рад тебя видеть, хочется, чтобы тебе было хорошо.

– Мне хорошо. Просто не суетись так. Давай поговорим.

Я с трудом подтянулась на руках, ухватившись за спинку кровати, и устроилась полусидя – насколько позволял гипс. Надо же, как трудно без ног...

– Макс, а я долго так... буду? – Если честно, я боялась спрашивать, потому что еще в больнице, едва отойдя от наркоза, успела поинтересоваться, смогу ли танцевать, Макс, пробормотал что-то, пряча глаза.

– Как пойдет. Плохо, что я тебя сразу после операции шевелить начал, боюсь, как бы отломки не сместились. Но если все будет хорошо, что через пару месяцев начнешь ходить. Правда, пока с костылями.

Ого, перспективка...

– Н-да...

– Не переживай, Мария, все наладится.

– Не сомневаюсь. Ты мне обещал про семью рассказать.

Максим вздохнул и замолчал минут на пять, глядя себе под ноги на пестрый меховой коврик. Я ждала, пока он соберется с мыслями, хотя, если честно, мне не очень была интересна его семейная драма.

– Ты знаешь, когда ты ушла, я разозлился, – сказал вдруг Макс, по-прежнему не глядя на меня. – Я так надеялся, что ты одумаешься и вернешься, я готов был просить тебя об этом, а ты не звонила.

– То есть я виновата, что ты настолько перестал мне верить, что позволил себе ударить меня?

– Нет, не в том дело... Просто ты пойми – я тебя любил. Очень любил, мне казалось, если ты уйдешь – я не выживу.

Я поморщилась:

– Максим, давай без этого, а?

– Без чего, Маша? Я действительно любил тебя. Может, не умел сказать так красиво, как этот твой Костя...

– Что ты знаешь об этом? – перебила я со злостью. – Да если бы не ты – вообще ничего не случилось бы! Ни-че-го! Это ты своей пощечиной, своим недоверием толкнул меня к нему!

– Прекрасно! – усмехнулся Нестеров. – Значит, я виноват. Ты угробила все сама – и я виноват? Ты исковеркала мою жизнь – и я виноват?!

– Слушай, иди-ка ты отсюда! – вспылила я, забыв, что нахожусь в его доме, даже в его кровати. – Иди, а то я сейчас много лишнего тебе скажу и потом буду жалеть. А жалеть о сказанном я не люблю, если помнишь.