Мэри, или Танцы на лезвии - Марина Крамер

– Господи, Мария Юрьевна, что случилось?!

Обращение по имени-отчеству повергало меня в уныние – это ж какой старой я, должно быть, кажусь двадцатилетней Ленке, что она не смеет называть меня на «ты» и по имени, как я не раз просила?

– Потянулась за сигаретами, не удержала равновесие. Лен, я, кажется, бедро сильно разбила...

– Давайте я посмотрю. – Она проворными ручками спустила до колен мои легинсы, в которых я постоянно валялась дома, осмотрела бедро, поцокала язычком и вынесла вердикт: – М-да... синяк приличный, но так вроде больше ничего. Давайте лед положим, отек меньше будет. Как же вы так неосторожно? Завтра Маргарита Николаевна вернется – и достанется мне на орехи, что не уследила.

– Не переживай, ты ни при чем. Я сама пачку сигарет далеко бросила и не увидела, что ободом за угол зацепилась, – успокоила я, вполне понимая причину ее беспокойства.

Когда дело касалось меня, Марго становилась неумолимой и жестокой, и, если ей казалось, что Лена делает что-то не так, она не стеснялась в выражениях.

Документы принес назавтра какой-то парень, молча сунул конверт в руки удивленной Марго и испарился. Мы вскрыли белый конверт без надписи, и на стол из него выпали два паспорта – российский и заграничный, водительское удостоверение и даже медицинский полис на имя Лейлы Манукян. Кошмар...

– Вот же... – с досадой бросила я, рассматривая собственное фото, невесть как и где добытое Алексом, в паспорте на чужое имя.

– А что? – откликнулась Марго.

– Из меня Лейла как из тебя... ну, не знаю – Зухра какая-нибудь.

Марго фыркнула:

– Мэрик, а у тебя нет выбора. И Алекс прав – так лучше.

– Кстати, а ты откуда взяла, что это Алекса работа? – спохватилась я, вспомнив, что не сказала ей о звонке Господина Призрака ни слова.

Она только головой покачала, сложила документы стопкой и проговорила:

– А кто, кроме него, мог сделать тебе документы за такой короткий срок? И кто вообще мог их сделать?

Она поднялась и вышла из комнаты, заперлась в спальне и не подавала никаких признаков жизни до утра следующего дня. Я прекрасно понимала причину, а потому ее и не беспокоила.

Марго вернулась радостная, пахнущая почему-то морем и цветочными духами. Она с порога бросила на столик пачку бумаг, сунула ноги в тапочки и подбежала ко мне:

– Ну, как ты тут без меня?

Я обещала Лене, что не скажу о синяке и падении, и слово сдержала, уклончиво пробормотав «нормально», и сразу начала закидывать Марго вопросами о сделке.

– Ты не волнуйся, Мэри, все нормально. Дом – блеск, вокруг небольшой парк, запущенный, правда, но ничего. Конечно, ремонт предстоит, но это можно пережить, там немного. В общем, завтра подаю документы в посольство – и будем ждать.

Мне повезло, я в который раз говорила себе об этом – ну как я смогла бы провернуть такое дело без Марго? Она прекрасно говорила по-французски, легко сходилась с людьми, что у меня всегда получалось с огромным трудом. Да и вообще – Марго внесла в мою жизнь какую-то ясность.

Я начала писать, но это был уже не детектив, а любовно-детективный роман. К моему искреннему удивлению, это сочинение давалось мне куда легче, чем «Жена каталы», – возможно, потому, что я выворачивала наизнанку исключительно собственную жизнь и душу...

И вот в сентябре мы наконец-то переехали.

Чудесное тихое местечко, окраина Авиньона, – Марго просто гений, только она могла ухитриться найти жилье в таком божественном уголке.

Дом довольно старый, двухэтажный, с облупившейся кое-где штукатуркой и сине-голубой мозаикой вокруг арки входной двери. Я влюбилась в него с первого взгляда, это был мой дом, меня все здесь устраивало. Марго, похоже, тоже прониклась к нашему будущему жилищу симпатией – во всяком случае, она выглядела так, словно всю жизнь прохозяйничала в этой полуподвальной кухне, обставленной массивной дубовой мебелью. Там даже оказался настоящий очаг с живым огнем – можно было жарить мясо на вертеле, если очень хотелось. Я видела все это великолепие только с верхней площадки небольшой лестницы – спуститься вниз, увы, мне пока было не под силу.

Марго определила спальнями две смежные комнаты на втором этаже, туда вели довольно крутые ступеньки, но с помощью подруги я быстро научилась подниматься туда. Боли в левой ноге были настолько сильными, что в качестве опоры она совершенно не годилась, и я большую часть времени проводила в постели или в большом плетеном кресле на террасе. Марго специально купила пару таких в Марселе вместе с плетеным столиком, и мы с ней частенько коротали вечера на улице, попивая чай и разговаривая.

Ремонт удалось закончить очень быстро, и новоселье мы отпраздновали в конце октября. Вместе с ремонтом подошло к концу и написание моей книги.

Я показала рукопись Марго, и та вдруг выдала:

– Слушай, Мэрик, а ведь мы можем сделать проще... Давай я переведу на французский – и попробую пристроить это в местные издательства?

– Ты думаешь? – с сомнением спросила я, но Марго уже загорелась собственной идеей:

– Все, Мэри, с завтрашнего дня начинаю.

И начала. За месяц она перевела рукопись на французский язык и даже умудрилась сделать это с минимальными потерями для текста – ну, она так говорила, а я верила, не имея возможности оценить близость перевода к оригиналу. Да и зачем – ведь это Марго, а уж кто, как не она...

Самое удивительное заключалось в том, что она сумела продать мою рукопись в одно небольшое издательство в Париже, и книга вышла как раз перед Новым годом. Тридцать первого декабря я держала в руках еще пахнущую краской книжку и едва не плакала. Марго, обняв меня, довольно рассматривала фотографию на задней стороне обложки – это новый снимок, фотограф специально приезжал в Авиньон.

– Ты удивительно хороша здесь, дорогая, – шепнула Марго, проведя пальцем по снимку.

– Да... теперь бы еще на ноги встать, – мрачно отозвалась я.

– Не кисни. Еще одна книга – и ляжешь на операцию. Через полгода сможешь не только ходить, но и танцевать.

Операцию предложил местный чудо-доктор, которого Марго посоветовал какой-то ее знакомый. Жак – так его звали – приезжал к нам раз в неделю, осматривал мою ногу и печально качал головой. После череды обследований в его маленькой частной клинике в Авиньоне Жак и вынес вердикт о защемленном нерве, который непременно нужно прооперировать, иначе боли будут только усиливаться. Но денег не было.

Марго из кожи вон лезла, брала где-то статьи для перевода, нашла какого-то своего еще московского приятеля, работавшего в агентстве недвижимости, и тот взял ее к себе «девочкой для развода русских», как определила свой статус Марго. Словом, моя подруга делала все, что могла, и еще занималась переводом моей книги и переговорами с издателем. И только я бревном лежала в своей спальне и, кроме как стучать по клавиатуре, ничего больше не могла. Меня это угнетало и вызывало раздражение. Естественно, я выходила из ситуации единственным доступным образом – пила. Это было фееричное зрелище – я подружилась с соседским подростком (его отец был владельцем небольшой винной лавочки за углом), и перед обедом Поль исправно притаскивал мне бутылку-другую красного вина. Я же спускала ему в пакетике на веревке некую сумму денег – что-то около десяти франков. Двух бутылок мне хватало примерно на два дня, а потом Поль опять свистел под окном. Так продолжалось до тех пор, пока Марго не обнаружила это вопиющее безобразие. Она наорала на Поля по-французски, на меня – на родном языке с идиоматическими вставками, вылила оставшееся в бутылке бордо прямо с балкона и категорически запретила соседу появляться в радиусе километра.