Дети немилости - Ольга Онойко

— В Башне он говорил со всеми одновременно.

— Хотел бы я знать, зачем ему это потребовалось.

— Не исключено, что просто из озорства, — ответствовал Онго с усмешкой. — Не стоит переоценивать великих магов. В человеческую голову может вместиться ограниченное количество мудрости.

— Но всё-таки, — я откинулся на спинку кресла. — Хоть кто-нибудь может внятно пересказать то, что услышал от Лаанги?

— Боюсь, что нет. Я неоднократно пытался составить рассказ, даже записать. Я понял, что Лаанга сказал мне лично. Но восстановить беседу дословно не удаётся, и, кроме того, Мори… я не хотел бы, чтобы содержание её оказалось всеобщим достоянием. Это только моё.

— Понимаю.

Я разделял чувства Онго.

Мне было стыдно.

Осмыслив слова Лаанги и поняв, что никто и ничто не будет управлять мной помимо воли, я испытал неописуемое облегчение. Но потом, вспомнив, о чём я думал во время совета, воображая, что мысли принадлежат некому иному разуму, зубами заскрежетал от злости на себя. Какая бы иная ответственность на мне ни лежала, но стоило хотя бы в фантазии отказаться от ответственности за собственные решения, и на свет полезла такая мерзость, что побрезгуешь плюнуть. Кровь небесная…

— Это не значит, что я собираюсь утаивать что-либо от моего императора, — внезапно сказал Эрдрейари.

Я даже привстал в изумлении.

— Онго, не стоит, право…

— Об этом знают даже школьники, в конце концов, — с усмешкой сказал генерал. — Я не могу и не хочу пересказывать речи Лаанги, но роман госпожи Суэри читывал едва ли не каждый первый. Не сказать, чтобы мне это льстило. Литературное мастерство госпожи Суэри бесспорно, хотя кое-где заметны огрехи стиля, а незнакомство почтенной дамы с солдатским походным бытом очевидно. Она не рискнула описывать ход битв, заменив фантазию цитатами из моих дневников. Удачный и умный ход, но какую же я чувствовал неловкость! Признаться, Мори, не думал, что оказаться чьим-то персонажем — это такая плюха.

Я слушал его, глядя в сторону. Онго шутил, но в голосе и во всей фигуре его ощущалось такое напряжение, что мурашки бежали по спине.

— Разве ты не читал этот роман? — негромко спросил он.

Предмет романа не располагал к шуткам. Думал ли я в свои одиннадцать лет, заполночь под одеялом глотая его страницы, что когда-нибудь окажусь на «ты» с самим Эрдрейари…

«Десять тысяч повешенных».

Когда Эрдрейари взял Метеаль, столицу Восточных островов, Царь-Солнце признал поражение и назвал себя младшим братом Аргитаи, повелителя Уарры. Генерал оставил в городе новую администрацию и гарнизон, а сам отправился в Кестис Неггел. Тем временем цвет аристократии архипелага, потрясённый поступком царя, собрался на тайный совет. Предводители жреческого и воинского сословий долго спорили, а потом объявили, что воин даёт одну присягу, второй души и второй чести ни у кого нет. Пусть святой господин и отрёкся от подданных, но подданные не отрекались от господина.

Они подняли мятеж. Горожане поддержали их. По истечении суток после того, как мятежники захватили дворец Царя-Солнце, на островах Яннии и Тиккайнае не осталось ни одного живого уаррца. В числе жертв был и первый наместник островов, Неи Данари, цесаревич.

Эрдрейари, охваченный страшным гневом, вернул острова Уарре. К Метеали полководец подошёл ночью, во главе Особых корпусов. Ещё затемно он взял столицу во второй раз; многие бунтовщики попали в руки уаррцев живыми.

«Утром солнце, поднявшись над городом, увидело десять тысяч повешенных».

Это была фраза из романа; я помнил её до сей поры… и песню тоже.

«Как красив, как хорош мой возделанный сад,

Где роса на побегах свежа.

Десять тысяч плодов здесь на ветках висят,

Небывало богат урожай.

Я встаю, надеваю расшитый халат.

Отчего не пройтись мне в тени?

Что ни ветка, ни плод — чей-то сын или брат,

Только лица отводят они…

А, как прежде, над миром ликует заря,

Зелен луг, и река весела.

Частоколом вздымается виселиц ряд —

Вот куда я поутру пришла.

Не дождаться отмщения горькой вдове,

Здесь отец, рядом сын мой и муж…

Так прошёлся по нам чужеземный певец —

И хвалу мы пропели ему.

…Бескрайний сад виселиц, плоды его лопаются от спелости, и под слепым небом бесконечно кричит, заходится криком женщина в пышных восточных одеждах; крик её беззвучен, только небо содрогается, роняя мелкие острые капли, и великий полководец идёт среди раскачивающихся трупов, молча, с окаменевшим лицом».

— Милая госпожа Суэри, по всей видимости, была шокирована этой грозной цифрой и не стала её уточнять, — сказал Онго. — Речь о десяти тысячах действительно шла, но это были не десять тысяч человек, а десять тысяч знатных фамилий. Семьи островитян многочисленны.

— Я знаю, — сказал я.

— По моему приказу было убито куда больше человек, Мори, — сказал Онго. — Дело не в числе, а в роде казни. Вельможи Тиккайная не присягали Уарре и не нарушали данных ими клятв. Ни один из них не испугался бы благородной смерти. Я приказал казнить их с позором… Поклявшись служить отечеству даже мёртвым, я дозволил потомкам поднять меня в случае нужды. Моё посмертие было временным сном. Двести лет. Я видел это двести лет.

— И не отказался воевать дальше? — вырвалось у меня.

Онго помолчал.

— Когда на пути своего долга совершаешь чудовищную ошибку, желание отречься невыносимо, — медленно произнёс он. — Желание оставить всё прежнее, уйти, стать отшельником, искупать вину, творя малое, посильное добро, легко понять. Продолжать путь, понимая суть совершённого, приказать себе быть безупречным и ежесекундно поверять совестью каждый свой шаг, боясь новой ошибки больше, чем можешь описать словами — это выше человеческих сил. Почти что выше.

— Ты вызвался ехать на острова вместо меня, — тихо сказал я.

— Да, — кивнул Онго. — Помимо прочего, мне это было необходимо. Я Воин Бездны, и теперь ноша втройне тяжелей.

Нечто странное прозвучало в его словах.

— Онго, — осторожно спросил я. — Тогда, после разговора с Лаангой, ты усомнился в том, что стал Воином? Я слышал ваш с Кайсеном разговор…

Эрдрейари коротко усмехнулся.

— Нет, — сказал он. — Но я был слишком погружён в свои мысли и потому выразился расплывчато. Это было внове и некоторым образом даже лестно — узнать, что из всех, кто способен принять звание Воина Бездны, я меньше всего подхожу для исполнения этой роли.

Эрдрейари удалился. Личный атомник ждал генерала, чтобы унести его на запад, в Лациаты, где таился коварный исполин кошачьего рода, Пещерный Лев Арияс. Я надеялся, что горец окажется достаточно умён и не станет тратить силы на безнадёжные попытки отобрать назад Нижний Таян. Пусть двинется не на имперские войска, которые ему не по зубам, а на диких собратьев.