Дети немилости - Ольга Онойко

Скоро должна была прийти Эррет. Она, не удовлетворившись разговором, снова сорвалась в Башню Лаанги, а оттуда, кажется, намерена была отправиться в Дом Теней. Надеюсь, сумеречное сословие не заморочило ей голову… я не понимал, что думают о ней тени, и как сама она относится к теням.

…На Восточных островах Онго любезно заменил меня, но инспектировать войска, расположенные в Лациатах, мне пришлось лично. Я в любом случае должен был посетить новые провинции.

Помнится, покончив с официозом, мы с Эррет прогуливались по живописным окрестностям форта. Оттуда открывался необычайно красивый вид на Восточные Лациаты: бледно-сапфировый гребень, поднимающийся над зелёной страной. Если вглядываться, то за пологим, бесснежным ближним хребтом можно было различить серебряно-белый Аррат, часть Верхнего Таяна. Он походил на низкое облако, удивительным казалось, что и там живут люди… Я видел Нийярские горы, Северный океанский хребет, вулканы Восточных островов, все они прекрасны, но ни одно место на свете не сравнится с Короной Мира. Какое-то купеческое чувство загоралось во мне, постыдное и потешное: приятно было думать, что именно в моё царствование часть Лациат стала Уаррой.

Налюбовавшись пейзажем, мы направились обратно, а по пути свернули к реке. Через несколько десятков шагов кусты пышно цветущих акаций расступились, и нашим глазам открылась незабываемая картина.

На берегу реки стоял танк. Вокруг танка расхаживал солдат и красил его в маскировочный цвет. Вдохновение владело рядовым. Краской он успел обрызгаться с головы до ног; то отступал, окидывая своё творение придирчивым взором, то вновь наносил мазок за мазком, воплощая шедевр. При этом танкист пел на редкость жизнерадостную песню.

Армейские некроманты — люди грубые, стандартный солдатский договор предусматривает самое простое воздействие, о тончайшей работе с плотью рядовому нечего и мечтать: поднимают в костяной форме и не чешись. Зато температура и влажность внутри парового танка рядового Особых корпусов волнуют мало… Превосходству Аллендора в воздухе Уарра отвечает превосходством на земле.

Сказать по чести, поначалу никто не мог взять в толк, зачем Эрдрейари в операции против диких горцев понадобились броневые машины. Впрочем, отказывать генералу не было и мысли, затребованный им десяток танков прибыл без промедления. Результативность машин оказалась фантастической: танкистам не было нужды даже открывать огонь, противник обращался в бегство, едва завидев вдали колонну железных чудовищ. Они пугали чааров больше, чем драконы. «Признаться, — сказал мне Эрдрейари, посмеиваясь, — когда я впервые увидел танки, то сам был чрезвычайно впечатлён. Потому и предположил, что для наивных душ это самое выразительное зрелище».

Мне снова вспомнился Хоран: последние мои недели под командованием Эрдрейари. В начале весны погоды вблизи Хораннета уже превосходят по суровости ту летнюю жару, какую могут вынести жители северных провинций Уарры. Командующий князь Мереи слишком мало думал об этом — об офицерах штаба заботились маги-климатологи. Отправив Мереи домой, Онго отослал с ним в Мерену и большую часть солдат-северян, заменив их на нийярцев, рейичан и уроженцев Восточных островов. Те, кто успел перевестись в состав Особых корпусов, остались… Эрдрейари отправлял Особые корпуса в атаку в послеполуденное время, когда солнце становилось нестерпимым даже для местных. Вид безмолвных, серых от пыли шеренг, в ожидании приказа застывших под жестоким светом, страшил и уаррцев. Генерал наводил на противника ужас и берёг технику: в тяжёлых условиях ресурс заклятий, движущих боевые машины, вырабатывается быстрей. Наступление по всему фронту начиналось ночью, после артобстрела, в час луны; залпы тяжёлых разрядников уносились в чёрное небо, словно упавшие звёзды возвращались домой, и точно такие же танки, как этот, стояли, озаряемые сполохами, на бесконечной плоскости лунного света — десятки и сотни танков. Южные степи, говаривал Эрдрейари, будто нарочно созданы для красивой атаки.

Хоранцы вполне разделяли его мнение — прежде, когда терзали набегами нашу южную границу, разоряя нийярских виноградарей. Наблюдая за продвижением Эрдрейари, отец поставил перед Государственным советом вопрос об аннексии; вместе с советниками он счёл спешную аннексию Хорана излишней и дозволил тейху принести особого рода вассальную клятву, подобную той, что двести лет назад принёс восточный Царь-Солнце.

Принимал эту клятву уже я.

…Эррет дёрнула меня за рукав. Я встрепенулся, выныривая из размышлений. Окрест царил мир: солнце играло в листве, щебетали птицы, журчала река, и даже усердный танкист являл собой картину на редкость мирную. Прекрасная спутница моя беззвучно смеялась. Укоризненно покачав головой, она взяла меня за руку и потянула в заросли пышной акации.

Не стоило смущать певца.

Не плачь, душа, что погиб холостым,

Даже в голову не бери.

На моей могиле растут цветы,

Которые я дарил.

Сотня шуток в суме у злодейки-судьбы.

У меня их — три тысячи три!

На моей могиле растут грибы,

Которые я варил.

Весёлую песню пропой сперва,

А там и слёзы утри.

На моей могиле растёт трава,

Которую я курил…

Так он пел, и, судя по всему, куплетов в песне было ещё преизрядно.

Биение ключа народной мудрости прервал второй солдат, живой, который вылез из реки в чём мать родила и стал любоваться танком, обсыхая на ветру. Эррет беззвучно согнулась от смеха, зажимая рот, и сам я держался из последних сил. Право, если бы в такой час в кустах обнаружился ржущий как конь император, это было бы… невыразимо.

— Что, служба? — с пониманием спросил, наконец, живой.

— Угу, — не очень дружелюбно отозвался поднятый.

— Где ж тебя навернуло-то? — продолжал живой, усевшись на траву.

— В горах, — сказал певец, разглядывая свой танк. — Стояли мы… Вот как сейчас, у реки. На часах я стоял. Таянец, сволочь, вот как ты… на берег выполз, и кинжалом.

— Эх! — сказал второй без обиды. — А мы сидим в тылу.

— Дурак, — добродушно ответил орёл Эрдрейари. — Радуйся, что живой. Живой много чего может, чего мёртвому несподручно. Успеешь ещё помереть и на передовой повоевать. На кой ты бабе своей — без мяса, но с орденами?

Припоминая всё это, я засмеялся.

— Мори, — сказали мне в макушку; твёрдое бедро уютно легло под руку, маленькая упругая грудь ткнулась в ухо, когда Эррет уселась на подлокотник моего кресла. Я даже не удивился: Эррет умелица по части неожиданных появлений. Не теряя времени, я обернулся и, улыбаясь, перетащил её себе на колени, помог снять промокший под дождём плащ. Эррет крепко обняла меня за шею, уткнулась лицом в плечо и вздохнула. Вид у неё был усталый и грустный.

— Эррет, — сказал я, перебирая мокрые волосы. — Что-то случилось?

Она прильнула ко мне.

— Нет. Не больше того, что уже есть.

— Что сказал тебе Лаанга?