Остров кошмаров. Томагавки и алмазы - Александр Бушков

И уж кто-кто, а любители фантастики никогда не забывают, что именно Англия стала родиной «готического романа» – то, что сейчас называется «роман ужасов» или horror. И помнят классиков жанра – Горация Уолпола (1717–1797), Анну Радклиф (1764–1823), Мэтью Грегори Льюиса (1775–1818).

И наоборот. Давненько уже (и справедливо) прочно забыт и в самой Англии Сэмюэл Ричардсон (1681–1761). Самое время вспомнить известное латинское изречение Sis transit gloria mundi – «Так проходит мирская слава».

А ведь когда-то в Европе, быть может, не было писателя популярнее, и эта популярность сохранялась десятки лет после его смерти, по крайней мере, еще в пушкинские времена. Ричардсон был форменным трубадуром высокой морали. В его книгах добродетель всегда вознаграждается по заслугам, порок бывает неотвратимо наказан – большим идеалистом был мистер Ричардсон…

В его романе «Памела, или Вознагражденная добродетель» главная героиня, скромная служаночка Памела, подвергается постоянным домогательствам некоего развратного сквайра Б. (очевидно, из-за гнусности характера полной фамилии не удостоенного). Однако все покушения на ее честь благонравная Памела решительно отбивает. И случается чудо, оно же благостный хеппи-энд: сквайр, окончательно убедившись, что девушка «не из таких», морально перерождается, по-настоящему в нее влюбляется, и роман заканчивается веселой свадьбой.

Гораздо меньше повезло Клариссе, героине романа с устрашающе длинным названием: «Кларисса, или История молодой леди, охватывающая важнейшие вопросы частной жизни и показывающая в особенности бедствия, проистекающие из дурного поведения как родителей, так и детей в отношении к браку».

Вот там все иначе и гораздо печальнее. Непорочную Клариссу цинично совращает опытный соблазнитель. Обесчещенная девушка умирает от стыда (видимо, в восемнадцатом веке девушки в такой ситуации от стыда еще умирали). Возмездие, разумеется, виновника ее гибели настигает: измученный угрызениями совести, он погибает на дуэли. Ну а родители попали под раздачу оттого, что проявили одни к дочери, другие к сыну беспечие и равнодушие, что и привело к трагедии.

А знаете, в чем парадокс? Роман совершенно забыт, а вот имя главного героя прекрасно сохранилось в обиходе, став прямо-таки синонимом легкомысленного ухажера. Его звали Ловелас…

В третьем, и последнем, романе «История сэра Чарльза Грандисона» Ричардсон изобразил свой идеал человека: молодой сэр Чарльз – олицетворение всех и всяческих добродетелей, какие только существуют на белом свете, набожный, рассудительный, такой правильный, что правильнее и не бывает. Книга буквально перегружена морализаторскими проповедями во славу добродетели, так что А. С. Пушкин оставил о ней иронические строки:

Лавина морализаторства, умилявшая и захватывавшая читателей XVIII в. (и особенно читательниц), в пушкинские времена уже казалась смешной и устаревшей и действительно могла бы служить вместо снотворного. Ну а идеальные герои, подобные беспорочному Грандисону, в реальной жизни как-то не встречались…

В 1712 г. произошло событие, как модно нынче говорить, знаковое – на свет вполне взрослым появился персонаж по имени Джон Буль, ставший прямо-таки национальным символом Англии, какого, пожалуй, ни в одной другой стране не сыщешь. Прошло какое-то время, и едва произносили «Джон Булль», становилось ясно, что речь идет об англичанине.

Интересно, что придумал его не англичанин, а шотландец Джон Арбетнот, личный врач королевы Анны и друг Джонатана Свифта. Не кистью на бумаге изобразил, а сделал героем памфлета «История Джона Булля». Это уже позже Джон Булль попал в руки художников и за последующие триста лет стал героем неисчислимых рисунков и карикатур – от благодушных до злобных (как это водилось в советской пропаганде).

Вот что писал о нем дореволюционный Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: «Джон Булль – юмористическое олицетворение типичного англичанина. Д. Булль более или менее груб, упрям, откровенен, одарен здравым смыслом, патриот и презирает все не-английское. На карикатурах он изображается коренастым, краснощеким, рыжеволосым, постоянно готовым к боксу».

А вот современный английский автор: «Англичане могли выбрать национальным символом кого угодно – от моряка до поэта. Но они выбрали торговца… Здесь мы имеем автопортрет гораздо более верный, чем хотелось бы многим англичанам. Джон Булль, как и приличествует нации лавочников, – торговец. Он неистово независим и горд, много пьет и отличается истинно бычьей невозмутимостью. К тому же он человек темпераментный, любит посетовать, а по отношению к Николасу Фольгу, олицетворяющему Голландию, исполнен высокомерного презрения, как и ко всем иностранцам. Хотя впоследствии Джон Булль претерпел немало модификаций, становясь менее склонным к вспышкам гнева и более респектабельным, некоторые черты остались постоянными. Его неизменно изображают с округлым животиком, солидным, миролюбивым и чуть сонным. Он более склонен утверждать то, что по его суждению, абсолютно очевидно, чем заниматься рассуждениями. Он верит в Закон и Порядок и инстинктивно консервативен. Он любит свой дом, надежен, жизнерадостен, честен, практичен и яростно привержен своим свободам».

Одним словом, персонаж вымышленный, но сыграл все же достаточно большую роль в истории Англии – и во многом совпадает с психологическим портретом истинного британца, а потому заслуживает, мне кажется, подробного рассказа…

После культурного погрома, учиненного пуританами в том числе и в живописи, которую они тоже категорически не одобряли, изобразительное искусство Англии (в отличие от театра) восстанавливалось трудно. Вплоть до XVIII в. ведущие позиции здесь занимали иностранцы – немец Ганс Гольбейн-младший, голландцы Даниэль Мейтенс, Пауль ван Сомер, фламандец Антонис ван Дейк. Однако именно в георгианскую эпоху возродилась национальная школа живописи, давшая не только Англии, но и миру трех крупнейших художников: Уильяма Хогарта (1697–1764), Джошуа Рейнольдса (1723–1792) и Томаса Гейнсборо (1727–1788). К сожалению, рассказать о них подробно нет возможности – формат книги не позволяет привести значительное число репродукций. Но художники замечательные. Можно упомянуть, что именно благодаря Рейнольдсу мы знаем в лицо многих английских знаменитостей XVIII в. – от герцогов и адмиралов и до литераторов, от министров до актеров. Всего Рейнольдс написал более двух тысяч портретов, основная их часть, как и автопортрет художника, хранится сейчас в Национальной галерее в Лондоне.

Зная, что первые три Георга очень любили музыку, в Англию в надежде на хорошую карьеру переселялись многие европейские музыканты. Решил попытать счастья и сын полкового музыканта из Ганновера Фридрих Вильгельм Гершель, изменивший имя на Уильям. Он действительно одно время работал органистом и учителем музыки, но мировую известность и пару строк в энциклопедиях обрел совершенно в другой области. Заинтересовался оптикой и астрономией. Интересно, что денег на телескоп у него не было, и Гершель наблюдал звездное небо невооруженным глазом – совершенно как в античные времена. Именно так, простым глазом, 13 марта 1781 г. он открыл новое подвижное небесное светило, принял его сперва за комету, но вскоре выяснилось, что это неизвестная прежде планета Солнечной системы – Уран. За это открытие Гершель удостоился награды Королевского научного общества и получил должность королевского астронома. Вот тут появились и телескопы, о которых скромный органист раньше мог только мечтать. Уже с их помощью Гершель открыл спутники Урана Оберон и Титан, два спутника Сатурна, в 1783 г. обнаружил, что Солнечная система движется в направлении созвездия Геркулеса, открыл множество туманностей и звездных скоплений, став отцом-основателем звездной астрономии. Словом, музыкантом королевским земляк не стал, но навечно вписал свое имя в историю астрономии. Интересно, что его сестра Каролина, разделявшая увлечения брата, стала первой в мире женщиной-астрономом: открыла 8 комет и 14 туманностей, помогала брату в наблюдениях, составила каталог открытых им туманностей – а их было немало.