Черный лебедь - Владимир Колычев

– Ты чем-то раздражен? – заметила мое состояние мама.

– Пять лет назад мы здесь жили. Жили! А сейчас здесь даже бродяги жить не захотят!

– Ничего не поделаешь, – безмятежно пожала она плечами. – Идет процесс разрушения, мы не в силах его остановить.

– Бардак здесь полным ходом идет. Никому ничего не нужно. А ведь это наш с тобой дворец. Кому он еще может принадлежать?

– Государству он принадлежит. А государство так просто ничего никому не отдаст. А если бы отдало, что бы ты с этим всем делал?

– Восстановил бы все как было.

– А как было?

– Грандиозно было.

– Сама вижу, что грандиозно. Даже не думала, что усадьба моего деда была такой огромной.

– И огромной. И красивой. В краеведческом музее есть старинные фотографии. Можно восстановить хотя бы внешний облик. И внутри можно все восстановить, если очень захотеть.

– Ты хочешь?

– Хочу.

– В стране происходит много интересного. Но я не думаю, что когда-нибудь будет принят закон, возвращающий дворцы наследникам их законных владельцев. Так что не мечтай.

– А если выкупить? – разошелся я.

Так вдруг захотелось стать законным владельцем этой усадьбы, привести ее в божеский вид, жить здесь – завести орловских рысаков, русских борзых, совершать пышные выезды на охоту. Конечно же, я понимал, что это невозможно. Но мечтать же не вредно. Вредно не мечтать. На дно рюмки тянет заглянуть, если не мечтать.

– Государственная собственность частным лицам не продается. А если вдруг, то денег не хватит расплатиться.

– Но мы же можем найти деньги, – упавшим голосом сказал я.

Мне совсем не верилось, что мы можем найти клад.

– Что-то я сомневаюсь. Здесь такие масштабы. Я даже не представляю, где новая конюшня.

Если честно, я тоже терялся. Когда я был дома, усадьба представлялась не такой большой, какой она оказалась на месте. А клад должен был находиться на месте новой конюшни. Вернее, на месте, где был заложен под нее фундамент. Какой-то погреб там должен быть каменный. Тайник успели сделать, а конюшню достроить – нет. А может, так было задумано.

– Наверное, там же, где и старая.

Эдуард Станиславович, Женин отец, показывал мне старинную карту усадьбы. Да я и без нее представлял, где что находится. Дворец, галереи, флигеля, лестница, пристань, парковый ансамбль, хозяйственные постройки. И где-то среди этих построек должна была быть конюшня.

Это направление мы и решили обследовать. Это был целый двор, забором которому служили выстроенные прямоугольником здания. Заброшенные строения не совсем понятного назначения. Двор зарос травой, но чувствовалось, что здесь недавно хозяйничали представители советской власти. Возле каменного сооружения явно старинной постройки валялись стертые автомобильные скаты, разломанные аккумуляторные батареи, никому не нужная окоченевшая от грязи и времени техническая куртка. Само строение разбито на четыре бокса. Ворота сняты, но все равно ясно, что здесь был гараж. А при старом, так сказать, режиме, возможно, располагались конюшни. Старые конюшни.

Мы с мамой обследовали весь двор, всю прилегающую к нему местность в поисках выступающих из земли бетонных конструкций. Но ничего такого не обнаружили. За семьдесят лет советской власти в усадьбе не заложили и уж тем более не построили ни одного здания. Здесь только разрушали.

Возможно, фундамент под планируемую конюшню не выступал из земли. Тогда дело вообще швах. За семьдесят лет такой слой почвы нарос, что все следы давно уничтожены. Время бомбовые воронки военной поры затягивает, а тут какой-то фундамент. Былью все поросло и трын-травой.

В город мы возвращались несолоно хлебавши. Но я уже ощутил нездоровый азарт кладоискателя. И не собирался останавливаться. Кажется, я знал, что делать.

4

Эдуард Станиславович смотрел на меня настороженно. В глазах проблески узнавания, но густые длинные брови все еще изогнуты в знак вопроса. Пора уже было выводить его из прострации.

– Сокольский моя фамилия, вы меня знаете.

– Сокольский. Ну, конечно, Сокольский. А я смотрю, вроде бы знакомое лицо. Но эти шрамы... Женя говорила, что вас в Афганистан направили.

– Уже обратно отправили, – удрученно усмехнулся я.

– И надо нам было туда соваться? Сколько людей убили, покалечили. Но это политика, не нам судить. Всеволод вас зовут. Если я не ошибаюсь, вас так назвали в честь вашего деда. Чем обязан вам, Всеволод... Э-э...

– Просто Всеволод, – сказал я.

Как всякий интеллигентный человек, Эдуард Станиславович предпочитал обращаться к собеседникам на «вы» и по имени-отчеству. Даже если он не очень уважал их. А ему не за что было меня уважать. Ведь когда-то я бросил его дочь, и он, конечно же, помнил это. И сейчас вся его вежливость казалась густо замешанной на неприязни. Да и мое обезображенное лицо вряд ли способствовало росту симпатий ко мне.

– И чем я вам обязан, Всеволод?

– Я знаю вас как большого специалиста по нашей краевой истории, – издалека начал я.

Но Эдуард Станиславович решил приблизить меня к теме.

– Осмелюсь предположить, что вас интересует история ваших предков.

Он улыбался, но в его взгляде угадывалось недоверие к моей персоне. Как будто я самозванец какой-то. Он и тогда, четыре года назад, не очень-то верил в мое дворянское происхождение. Что, впрочем, не помешало ему рассказать мне историю рода Сокольских. И сейчас он готов был помочь, но вряд ли из уважения ко мне. Судя по всему, сама по себе эта тема была ему интересна, и он был только рад хоть с кем-то пройтись по ней.

– Именно. А если точней – усадьба графа Сокольского. На днях я был там. Сам не знаю, зачем меня туда потянуло. Но я там был. Усадьба совершенно заброшена, никем не охраняется.

– Да, да, – проникся Эдуард Станиславович. – Мы уже ставили вопрос об охране памятника. Хотя бы какое-нибудь учреждение разместили. Но пока ничего. Плохо, очень плохо. А у вас, я вижу, душа болит.

– Болит. За семьдесят лет советской власти там ничего не построено. А от мамы я слышал, что перед революцией там заложили новые конюшни.

Эдуард Станиславович не понял, к чему я клоню. Но его захватила сама тема, в глазах вспыхнули азартные огоньки.

– Да, да, было такое. Новые конюшни. В архивах даже план есть. Их начали строить... э-э... то ли в одиннадцатом, то ли в двенадцатом году. Точно знаю, что строить их начали до начала Первой мировой. Фундамент долго закладывали, а потом все заглохло. То ли приоритеты изменились, то ли еще что-то.

– Я так понял – у вас и план есть.

– Да, в архиве что-то есть, наброски, схемы.