Тэмуджин. Книга 4 - Алексей Гатапов

Джамуха, видно, восприняв слова Тэмуджина как согласие с включением посторонних людей в их охоту, вдруг развеселился и заговорил без умолку, навязывая ему беседу, расспрашивая его о чем-то.

Тэмуджин, подавленный внутренне, вполуха слушая, скупо отвечал на его вопросы и думал о своем:

«И что это за люди у меня в друзьях? То в меркитском походе Тогорил-хан обманывал с добычей, угонял табуны, а сейчас и анда начал хитрить. А ведь это мои самые близкие люди… И что об этом народ подумает? Мои подданные будут возмущены: что это я за нойон, если согласился с такой несправедливостью. Могут и заподозрить, что за их счет веду какую-то свою игру вместе с андой… А посмотрят на это другие соплеменники и решат, что главный здесь Джамуха, раз взял столько народа, а меня ограничил меньшим числом…»

Обожженный негодованием, не зная, как поступить в этом двусмысленном положении, в котором вдруг оказался, он всю оставшуюся дорогу ехал, замкнувшись в себе, перестав отвечать на слова анды, который, не обращая внимания на его состояние, оставался веселым и разговорчивым, болтал обо всем подряд и весело хохотал. Веселье его подогревалось тем, что он дважды приотставал от Тэмуджина и незаметно прикладывался к маленькому туеску, который носил в суме, притороченной к седлу.

Они прибыли на место сбора перед полуднем. В стороне от черневшего в низине куреня, на склонах сопок отдельными толпами расположились войсковые тысячи. Тэмуджин, вглядевшись, насчитал там всего семь отрядов.

По уговору, облавное войско из обоих улусов должно было подойти в первой половине дня. Обычно по прибытии всех отрядов нойоны производили смотр, проверяли добротность коней, оружия, снаряжения.

Их встретил тэмуджиновский тысячник Сухэ, чей курень стоял неподалеку, – воин с седеющей, коротко подстриженной бородой под широкой, как у быка, скулой. Уже зная, что тобши на нынешней охоте – Джамуха, тысячник остановил коня перед ним, перед этим приветственно кивнув Тэмуджину.

– Большая часть войска собралась, остались три отряда с южных куреней, – доложил он.

Джамуха, важно приосанившись в седле, оглядывая склоны сопок, на которых расположились войска, строго спрашивал:

– Какие тысячи подошли?

– Пять тысяч Тэмуджина-нойона и ваши две ближние тысячи.

У Джамухи недовольно надвинулись брови. Хмурым взглядом окинув еще раз склоны, он спросил:

– А от других джадаранских отрядов вестей не было?

– От каких других отрядов? – непонимающе глядя на него, переспросил тысячник.

– Я спрашиваю, от других войск никаких вестей не было? – вдруг раздражаясь и повышая голос, повторил Джамуха.

Тысячник недоуменно посмотрел на Тэмуджина, безмолвно спрашивая его, должны ли были прийти другие отряды. Тэмуджин утвердительно кивнул.

– Нет, – помедлив, сухо ответил тысячник. – Ни о каких других отрядах я ничего не слышал.

– А киятские нойоны, дядья моего анды? – продолжал расспрашивать его Джамуха.

– Их тоже не было.

«И эти вдобавок ко всем! – внутренне оторопел Тэмуджин. – Их ведь тоже немало… а они уж заявятся всем скопом, стесняться не будут…»

Переполненный клокочущим возмущением, едва сдерживая себя, он напряженно раздумывал: а не отозвать ли Джамуху в сторонку, чтобы осадить его, поставить на место и потребовать отправить лишние отряды обратно – или промолчать, сделав вид, что ничего особенного не случилось.

Напряженный и злой от возникшего затруднения, он с усилием переборол себя, чтобы не поддаться охватившим его чувствам. Наконец, успокаиваясь, решил: «Сейчас нужно промолчать, иначе будет спор, ругань – анда невоздержан на слова, – а это ни к чему хорошему не приведет и будет выглядеть глупо. И хуже всего при этом буду выглядеть я: выйдет так, что Джамуха не очень-то высоко ставит меня. Какие мы тогда с ним анды, какая это дружба? Так и откроется перед всеми наша слабость…»

Задумчиво опустив взгляд, он выжидающе молчал, пока Джамуха разговаривал с его тысячником.

Наконец тот сказал:

– Ладно, проедем к войску.

Тысячник со все еще недоуменным лицом, повернув каурого жеребца, первым тронул рысью, повел их к середине расположенных полукругом отрядов, на приготовленный для них стан. Там уже разгорался яркий огонь из смолистых сосновых сучьев. У костра хлопотали несколько молодых воинов, сбрасывали на снег подвезенные на вьючных лошадях дрова, подбрасывали их в огонь.

Тэмуджин и Джамуха спешились, передав коней нукерам, сели у огня с северной стороны. За спинами у них встали со знаменами обоих улусов Хасар и Тайчар – младший брат Джамухи.

Скоро к костру подошли Мэнлиг с Кокэчу – оказалось, что они прибыли вместе с тысячей Сагана. Оба сухо поздоровались со всеми, отчужденно покосившись на Джамуху, присели рядом с Тэмуджином.

«Недовольны тем, что Джамуха стал тобши», – отметил про себя Тэмуджин, искоса посмотрев на их лица.

Кокэчу сел на снег, задев его плечом. Они обменялись взглядами. Шаман, будто желая что-то сказать, укоризненно покачал головой. Затем перевел взгляд на огонь, протянув к нему руки, и отрешенно, задумавшись о своем, стал смотреть на пламя.

«Укоряет, что отдал верховенство, – понял его Тэмуджин и почувствовал на душе еще большую досаду. – Значит, и вправду, я допустил ошибку, Кокэчу не будет зря беспокоиться. Что ж, не знал я, что анда может оказаться таким… Ну, ладно, наверно, пройдет и это, не навечно же сохранится такое положение».

Джамуха, избегая встречаться взглядом с шаманом и его отцом, обратился к тысячнику Сухэ:

– Ну, время, кажется, у нас еще есть. Пока подойдут остальные, подкрепимся, да и, наверно, немного выпить можно. У тебя найдется, чем нас угостить?

Слово тобши – как ханский приказ. Хотя по обычаю не одобрялось питье крепкого перед охотой (винный перегар далеко разносится по лесу и отпугивает животных), хозяину куреня пришлось подчиниться. Тая на лице недовольство, он неохотно приказал нукерам привезти из куреня архи и мясо.

Позвали и остальных тысячников; те сошлись без задержки, обрадованные случаю согреться изнутри. Приветствуя всех и отдельно кланяясь тобши, они рассаживались вокруг костра, весело переговариваясь, выжидающе посматривали на нойонов.

Тэмуджин вскользь оглядел своих тысячников и, видя их беспечные лица, подумал: «Пока они ничего не знают, но скоро и им станет известно, какое количество войска выставляет Джамуха, и веселья у них поубавится. Надо будет как-то объяснить им все это…»

Молодые воины разожгли в сторонке второй костер и, наскоро порезав лошадиное мясо на куски, нанизывали на прутья, жарили над огнем.

Тэмуджин, чтобы никто не подумал, что он недоволен тем, что не стал тобши, заставлял себя держаться непринужденно, улыбался, когда все почтительно похохатывали на шутливые слова тобши, и с беззаботным лицом посматривал вокруг.