(не)винное зачатие - Амелия Борн

- А я ждала именно этих слов тогда… 

- И поэтому мне отказала?

- Я не отказывала!

- А похоже было на то. Маша… - я взял ее за руку и прижал прохладные пальцы к своим губам. - Я впервые делал женщине предложение потому, что действительно хотел назвать ее своей. Хотел обладать - целиком и полностью. И я страшно волновался. Мне казалось, что теперь, когда у тебя есть пивоварня, я могу стать тебе не нужен… 

- Чтоооо?! - воскликнула Пчелкина возмущенно. - А я думала, что ты хочешь жениться на моей пивоварне!

Настала моя очередь возмущаться. Впору было бы даже оскорбиться, но в этот момент совсем не хотелось заморачиваться на обидах.

- Зачем мне твоя пивоварня? Я же достаточно богатый человек!

- Ну ты же хотел жениться на заводе Агаты, - возразила Маша.

На это мне сказать было нечего. Действительно, хотел. Но это было настолько давно, что сейчас казалось чем-то нереальным и будто не со мной случившимся.

- Это было до тебя, - просто сказал я. - А ты во мне многое изменила.

- Правда?

- Угу.

И тут Маша потянулась ко мне сама. Снова всхлипнув, обняла за шею. И я наконец услышал слова, которые в одно мгновение сделали меня самым счастливым человеком на свете:

- Я люблю тебя, Давид. И я хочу за тебя замуж!

Чуть отстранившись, я несколько мгновений смотрел в Машино любимое лицо, и не мог отвести от нее глаз. Затем сполз взглядом к губам и, отбросив к чертям все, что меня сдерживало, впился в них поцелуем. Целовал, как одержимый, гладя Машу по волосам, путаясь пальцами в мягких прядях. И не мог оторваться, пока не кончилось дыхание.

- Скорее бы родились дети, - прохрипел мученически, желая сейчас ее больше, чем когда бы то ни было.

- Потерпи еще недельку, - рассмеялась Маша, и я хмыкнул в ответ:

- Терпел еще и не столько. И… - я провел большим пальцем по ее щеке и торжественно добавил:

- И да, я женюсь на тебе, Маша Пчелкина.

Я не зря его позвала! Правильнее, конечно, было бы - я не зря ему соврала, но я предпочитала думать, что я позвала Давида к себе. Его признание, наши планы… ах! Кажется, я была не только на седьмом небе, но и чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете! Да нет, не кажется… именно так и было. 

Последние пять дней перед рождением детей (а дней в итоге получилось пять, а не семь, как мы рассчитывали, но об этом позже) стали самыми чудесными в моей жизни. На радостях я даже с дядей помирилась, хотя и собиралась подуться на него для порядка еще немного. 

Штерн был таким… настоящим сказочным принцем. Мы бесконечно обсуждали с ним наше будущее, какие имена дадим детям, где сыграем свадьбу. И я летала на крыльях, жаль, что делать это приходилось в рамках больничного коридора. 

Когда через пять суток я почувствовала схватки и мне снова нацепили на живот этот инструмент инквизиции в виде датчика с монитором, в палате появилась Светлана Ивановна в полной боевой готовности. 

- Кесаримся, Пчелкина! - объявила она так, как будто к нам вот-вот должен был нагрянуть ревизор. - Готовься. 

Божечки! Готовься! Легко сказать… 

- Уже? 

- Да. Рожать ты начала, но родовая деятельность пока слабая. Больше тянуть нельзя. И так выносили их столько, сколько было возможно. 

Она вышла, а моя рука потянулась к телефону, чтобы обрадовать Штерна. Ну и заодно начать умолять его приехать от Петера в роддом как можно скорее. 

Уже вот-вот мы должны были увидеть наших детей. И это (я была уверена) стало бы окончательной точкой в той радости, которую последние несколько дней мы с Давидом делили на двоих. 

Когда мне на грудь положили нашего сына, я разревелась белугой! Штерн был рядом и, кажется, тоже плакал. Но это не точно. Может, я видела слезы в его глазах потому, что у самой взгляд был застлан пеленой. 

- Мы так и не определились с именами, - шепнула я, поглаживая малыша по голове. 

- Успеем. У нас вся жизнь впереди. 

Сына так быстро забрали, чтобы осмотреть и запеленать, что я даже ничего не успела понять. Тем более, что на подходе была крошка-дочь. Мне показалось, что она раза в два меньше брата, хотя это, конечно, было не так (по весу они расходились в триста с лишним граммов в пользу сына). 

- Настоящая красавица! - восхитился Давид, и тут меня впервые за время родов кольнуло осознание - эти два ребенка могут быть совсем не от Штерна! Или кто-то один из них… Может, я в данный момент держу на руках дочь Алексея! Божечки, как же с этим смириться, если это окажется правдой? 

- Ты что? - заметил мое состояние Давид. 

- Я в порядке. Просто устала, - немного приврала я, когда у меня забрали и дочку. 

Врачи что-то там обсуждали, наверно, мои две матки. Вдруг вместо эйфории от рождения близнецов накатило желание всплакнуть. 

- А если они не твои? - выдавила я из себя шепотом, понимая, что сдержаться не смогу. 

Это был риторический вопрос, на который, впрочем, ответа я и не получила. Давид просто нагнулся ко мне и неловко обнял одной рукой. 

И промолчал. 

На третий день после родов я поняла две вещи: мне достались самые чудесные дети на свете и Давид жаждал узнать, от кого они. 

- Я договорился. Через два часа у детей и у меня возьмут анализы, - заявил он мне, входя в палату, где мы с детьми собирались спать. Точнее, собиралась я, а малыши, сытые и довольные, уже вовсю дрыхли. 

- Чтоооо? 

Я не совсем понимала, как мне к этому относиться. Но знала одно - меня уже начал парализовать страх. Что же будет, если вдруг дети окажутся не от Штерна? Прикрыв глаза, я выдохнула через рот. 

- Почему так быстро? Мы же договаривались, что это случится когда-нибудь позже! - воскликнула я, когда немного пришла в себя. 

- Я хочу знать, чьи они, - безапелляционно заявил Штерн и вдруг выдал то, от чего я округлила глаза так, что они чуть не выпали. - И если они от Алексея, я хочу, чтобы он об этом не узнал. 

Все… С меня было достаточно. Я отказывалась понимать этого мужчину! 

- Ты хочешь узнать, от кого у меня дети, но если они будут не от тебя, требуешь, чтобы мы солгали их отцу? 

- Именно так. 

- Но зачем? 

- Затем, что я уже полюбил их, как своих. 

- Зачем тогда вообще этот анализ? 

- Для успокоения. Моего и твоего. 

Вот уж я сомневалась, что днк принесет нам успокоение. Тем более, что Давид собирался лгать Леше, если вдруг дети (или один из них) оказался бы от него.