Всемирная история. Византийская империя - Сергей Борисович Сорочан

из греко-римской мифологии и были наполнены цветистыми метафорами. Поминовение усопших на третий, девятый и сороковой дни объясняли символизмом Святой Троицы, девяти ангельских чинов и Вознесением Христовым, но также и тем, что эти дни каким-то образом связаны с тем, что в них происходит с душой. Согласно этим представлениям, до третьего дня душа умершего еще находилась рядом с местом смерти, на земле, затем до девятого дня она начинала знакомиться с потусторонним миром, посещала небесные обители, а до сорокового дня – ужасные адские бездны, после чего, пройдя страшные воздушные мытарства – бесовские стражи и судилища в грехах, то есть Частный Суд, покончив со всем земным, направлялась к Богу, где ей назначалось место до воскресения мертвых. Отсюда важность поминальных практик, церковно-общественных и частных, домашних молитв во все эти дни, особенно поминовения на Литургии, представлявшейся наиболее спасительной для новопреставленной души благодаря принесению за нее Бескровной Жертвы. Такая регулярная практика была неотъемлемой категорией византийского погребального обряда и, кроме указанных, предусматривала недельные и годичные поминовения, причем заранее заказывали поминания для специальной церковной службы – парастаса, совершаемого вечером, по пятницам. Поминальной службой отмечалась и каждая суббота.

После посещения церкви и кладбища родственники покойного раздавали милостыню нищим, что опять-таки считалось особенно спасительным для души умершего, и устраивали поминальную трапезу с возлияниями, которую христиане продолжали практиковать, как это было принято и у язычников с их обязательным refrigerium. На нее приглашали не только близких умершего, но и, главным образом, нуждающихся, бедных и неимущих. Если поминки приходились на время Великого поста, предшествовавшего Святой Пасхе Господней, то в будни они не совершались, а обычно переносились вперед, на ближайшие субботу или воскресенье. Поминальную еду полагалось подавать в повседневной, не праздничной посуде, причем выделялись рыбные кушанья, что имело определенную связь с христианской символикой, с зашифрованным в греческом слове ихфиос – «рыба» – именем самого Иисуса Христа Бога. Застольная беседа в основном посвящалась поминовению усопшего, добрым воспоминаниям о нем и его делах на земле и была направлена на утешение родных. Заканчивали такую трапезу чтением псалмов и Священного Писания, благодарственной молитвой, пожеланием благополучия и выражением сочувствия родным умершего.

* * *

Христианство призывало к аскетическому отношению к погребению. Вместо дорогих и ненужных расходов на него следовали милостыни, молитвы за умершего, приношения в храм. Тем не менее место погребения ромеями нередко готовилось заранее и иногда даже украшалось. К примеру, в ранневизантийское время погребальная камера состоятельного человека и его семьи могла быть расписана, среди мотивов преобладали образы сада самого Рая: цветы, плоды, деревья.

Разумеется, для таких случаев должен был существовать специальный штат служащих, справлявших «гробничное дело». Дигесты и новелла Юстиниана от 537 г. сообщают о столичных эргастериях, прикрепленных к Великой церкви (св. Софии), на средства которых в городе содержали «носильщиков погребальных лож» и погребальных служащих, могильщиков. Поскольку их насчитывалось не менее 950 человек, выходит, что при населении Константинополя около 300–400 тысяч (до пандемии Юстиниановой чумы 542 г.) один могильщик приходился на 300–400 жителей. В этом случае такой город, как ранневизантийский Херсон в Таврике с его примерно шестью-семью тысячами населения, нуждался в услугах примерно 15–23 погребальных служащих, которые тоже могли содержаться за счет отчислений с нескольких десятков эргастериев, обязанных в пользу епископальной церкви – кириакона св. Апостолов (Уваровской базилики). Подобная практика «приписных» эргастериев к Божией церкви, отчисления с которых шли на оплату погребальных служащих, продолжала сохраняться в Ромейском царстве и в конце IX в. Добавим, что кимитирии обслуживали и монастыри, которые предоставляли средства трудившимся там монахам или монахиням.

Византийские письменные источники VI–XII вв. донесли сведения об определенной иерархии служащих, занятых в погребальной церемонии. К их вершине, похоже, относились носильщики погребальных лож – лектикарии, эккомисты и погребальные служащие – копиаты, энтафиасты. Далее следовали аскитры – носильщики восковых свечей, которые полагалось получать безвозмездно из аскитириона епископальной церкви; каноники, очевидно, канторы, певчие в погребальной процессии и одновременно ее участники; аколуфы – «сопровождающие», окружение и сопроводители погребального ложа, а также деканы – могильщики, которым, впрочем, трудно найти определенное место в этой классификации. Судя по письмам Феодора Студита, такие лица могли объединяться в соответствующую духовную корпорацию (систиму), члены которой выполняли все необходимое для похорон, начиная от обмывания тела усопшего и заканчивая устройством могилы.

Вообще, трудно представить, чтобы строительные потребности кладбищ ромеев, плотно окружавших любой город и размешавшихся в нем самом, были когда-либо оставлены без внимания и навыков профессионалов. Ведь обслуживание погребальных нужд, помимо обеспечения погребальной процессии – эккомиксесфы и собственно ритуала погребения – энфаптесфы, приносило неплохой доход, а «гробокопатели» из числа клириков, согласно Кодексу Феодосия, имели налоговые льготы, что было довольно редким явлением для Ромейского царства. Устройство самой дешевой могилы на ранневизантийском провинциальном кладбище стоило полтора солида – столько же, сколько в начале VIII в. зарабатывал калафат – конопатчик судов за месяц тяжелого, грязного труда. Но были и дороже, до шести-восьми номисм и выше, так что порой гробница и собственно погребение стоили литру золота (72 солида) или даже больше. Разумеется, умерший бедняк обходился без погребальной процессии (эккомиксесфы) и полного ритуала погребения (энфаптесфы), на что с печалью сетовал в одном из своих посланий Феодор Студит. Но состоятельные заказчики даже могилу на кладбище стремились оплатить заранее, приготовив себе мнему загодя.

* * *

В могилу тело покойника опускали, условно ориентируя его по линии запад-восток, очевидно, с той же мыслью, с какой молились на восток, – в ожидании Второго Пришествия Христа и в знак того, что умерший идет от запада жизни к востоку вечности. При этом еще раз совершали литию об усопшем. По окончании ее священник крестовидно бросал поверх умершего щепоть земли, согласно библейскому Божественному определению: «Земля еси – и в землю отыдеши» (Быт. 3:9). Иногда к этому добавляли епифоры – посмертные приношения на могилу в виде монетовидных стеклянных или бронзовых кружков с изображением христианских символов, крестов и греческими надписями «Бог Создатель» и указанием, от кого сделана епифора, например, епископа. К слову, это была продукция церковно-епископальных мастерских.

Погребаемых клали одетыми или в саванах, реже – в деревянные гробы-ланиосы из тиса, дуба, сосны, бука. Их доски сколачивали гвоздями или скрепляли шипами, в ус, а крышки делали двускатными или плоскими. Встречались гробы-колоды, выдолбленные из цельного дерева, но для особо почитаемых покойных иногда изготовляли прямоугольные, коробковидные, довольно простые с виду саркофаги из камня или свинца с плоскими или двускатными крышками и изображениями на стенках крестов, хрисм и ставрограмм, пальмовых ветвей, венков. В подземных склепах покойников клали в ниши-лежанки, локули – дословно «ложи», устроенные в стенах, иногда со сводами-аркосолиями, а после заполнения последних – на пол, не соблюдая определенной