Неслучайная ночь - Ольга Володарская

Но оказалось, что в России нет ни одного клуба, где можно обучиться аэросерфингу. Тогда Егор вновь изучил статистику и выяснил, что сноуборд мало чем ему уступает. И занялся им. Благо город, где он жил, находился не очень далеко от Мекки многих российским сноубордистов – Домбая. Можно было ездить туда на выходные. И Баринов ездил. И дразнил смерть, пока не понял, что он для нее – как невидимка.

Вот тогда Егор успокоился. Стал получать удовольствие от своих занятий сначала сноубордом, потом кайтингом. И все мечтал, когда то же самое чувство ощутит, находясь с женщиной. С ней, а не в ней! Но получалось так, что хорошо ему было только во время секса, а после тяготился обществом дамы, которая сделала его почти счастливым, и мечтал лишь об одном – чтобы партнерша оставила его, если не совсем, то хотя бы сегодня. Баринов решил, что эта кара пострашнее его непреходящего чувства вины, но смирился с ней. И настроил себя на то, что не сможет больше полюбить, создать семью, родить ребенка…

«Пожалуй, все правильно, – с обреченным смирением думал Егор. – Иначе я предам тех, кого погубил. Они мертвы, а я буду не только жив, но и счастлив? Разве справедливо? Нет, я должен страдать… – И финальным аккордом звучала мысль: – Тем более что таких васильков, как моя Надя, больше нет, а значит, не будет и таких детей, как мой Василек…»

Баринов смирился и давно ничего не ждал от судьбы. Зачем ждать, если та с госпожой смертью в сговоре и его участь уже давно решена? Но когда увидел Ульяну, вдруг испытал такое чувство, что посетило его за прошедшие годы лишь единожды – когда преодолевал опаснейший склон (тот самый, на котором едва не погиб Ветер) и сорвался с борда. Доска тогда полетела в одну сторону, а сам он в другую, и там, куда летел, стояло мощное дерево. Егор катился на него кубарем и, видя через белый снежный туман толстый ствол, думал: «Все, мне конец!», испытывая смешанное чувство радости и страха…

Но столкновения с деревом не произошло. Егора подбросило на ухабе, и к стволу он приложился плечом, а не головой. Теперь же Баринов получил настоящий удар. В самое сердце. И впервые за все годы вдовства подумал, что может еще стать счастливым…

Егор крепко спал, разметав в стороны мощные руки так, что Ульяна вынуждена была подвинуться к самому краю постели. «Привык находиться в кровати один, – сделала вывод она. – Я тоже обычно занимаю ее всю, ведь мои разбросанные руки и согнутые в коленях ноги никому не помешают вольготно раскинуться – ведь всю жизнь сплю одна! Даже когда замужем была, имела отдельную кровать. А за те несколько месяцев, что жила с Юрой, не успела привыкнуть к совместному спальному ложу – он слишком редко оставался у меня на ночь…»

Ульяна привычно подтянула колени к груди, но ноги свесились с кровати. Пришлось подтолкнуть Егора, чтобы тот немного подвинулся. Потревоженный Баринов приоткрыл один глаз, увидел Ульяну, улыбнулся, схватил ее за плечи, притянул к себе. И, подгребя под свое тело, снова уснул. А Ульяна не стала освобождаться, ощутив вдруг умиротворение и покой. «Находиться в объятиях мужчины все же очень приятно, – улыбнулась она неожиданным мыслям. – Хоть и неудобно – колени к груди не подтянешь и не раскинешь рук…»

Теснее прижавшись к теплому животу Егора, Ульяна закрыла глаза.

Дрема накрыла ее как-то вдруг. Вот только что лежала без сна, а в следующий миг сознание затуманилось, и тело перестало ощущаться. Перед мысленным взором побежали картинки. Неясные и быстро меняющиеся. Когда же Ульяна погрузилась в полноценный сон, изображение приобрело четкие очертания, и она увидела ворота «Ветродуйки» и два развевающихся флага, воткнутых в песок возле каждой из опор.

«Проснуться! – приказала себе Ульяна. – Немедленно проснуться!»

Но не вышло, и кошмар продолжался.

У ворот сидел мужчина, подложив под себя борд. Его светловолосый затылок с поредевшими волосами маячил перед глазами Ульяны. Почему-то смотреть на него было страшно, и она отвернулась. Но уже в следующую секунду вновь увидела перед собой мужскую голову, только теперь по белокурым волосам струилась кровь, а лысоватый затылок рассекала рана.

«Проснуться! Немедленно проснуться!» – повторила приказ Ульяна. Но мозг вновь ему не внял.

Мужчина уже стоял. Он вскочил, схватившись рукой за затылок, и между его пальцами текла кровь. Затем раненый обернулся. Ульяна увидела его расширившиеся глаза. Но веки тут же сомкнулись, и Иван-Дрозд рухнул на песок. Руки его разметались, как будто он на самом деле был птицей и собирался расправить крылья, чтобы пуститься в спасительный или последний полет. Когда Иван падал, с его шеи что-то слетело и, сверкнув, упало на песок. Ульяна хотела рассмотреть, что именно, но это же был кошмар, и картинка нарисовалась совсем не та, которую она планировала увидеть. Ее взору предстал лежащий на земле Дрозд. Из-под его головы вытек красный ручеек, песок сразу впитал кровь. Дрозд со стоном открыл глаза и попытался сесть, но Ульяна, стоявшая над ним, вместо того чтобы ему помочь, пнула мужчину в грудь…

«Проснуться! Немедленно проснуться!» – уже не приказывала, а умоляла она. Но ее мозг не слушал ни приказов, ни просьб.

Дрозд вновь упал на спину. По всей видимости, у него закружилась голова: раненый прикрыл глаза и часто задышал. Вдох – выдох, еще и еще… И только Дрозд хотел очередной раз выдохнуть, как в его живот вонзился металлический штырь. Вместо воздуха из его рта вырвался кровавый фонтанчик.

Дрозд умер, а его раскинутые руки так и не превратились в крылья…

Ульяна открыла глаза и уставилась в потолок, на котором лежала тень от люстры. Люстра состояла из трех стеклянных лепестков, но лунный свет падал на них таким образом, что два слились в один, и тень была похожа на раскинутые крылья.

«Кошмар продолжается?» – испугалась Ульяна. Но тут услышала посапывание Егора и поняла, что проснулась.

Аккуратно высвободившись из мужских объятий, выбралась из постели. Сердце билось так сильно, что, если б Егор не был погружен в глубокий сон, непременно бы его услышал. Мичурина сделала несколько глубоких вдохов и выдохов в надежде унять сердцебиение. Удалось только частично: сердце уже не громыхало, но и не билось спокойно. «Надо бы выпить корвалола, – решила Ульяна. Однако, вспомнив, что находится не у себя дома, изменила решение: – Нет, валерианки. У меня в сумке есть таблетки!» И направилась в прихожую, где оставила сумку.

Пока шла, все гнала от себя воспоминания о недавнем кошмаре. Его детальность наводила на пугающие мысли, но думать о том, что такие подробности просто так не приснятся, а значит, они являются отражением произошедшего в действительности, было очень и очень страшно.

«Я не убийца! – повторяла про себя Ульяна. – Ведь совершенно не способна на насилие!» Но перед глазами тут же всплывала картина: падающий от ее пинка Дрозд и вонзающийся в его живот штырь, и едва забрезжившая Ульянина уверенность таяла.

Добравшись до сумки, она схватила ее, рывком расстегнула и принялась суетливо рыться в недрах. Как обычно, под руку попадалось что угодно, только не искомое. Ульяну охватила неуместная паника. Хотя подумаешь, таблетки не отыскиваются, значит, дома забыты… Но тут она вспомнила, что положила лекарство в отдельный кармашек на липучке. Рванув ее, засунула палец в отделение и нащупала краешек блистера. Потянув за него, достала таблетки. Но не валерианы, а анальгина. Решила принять и его, а то голова начала болеть. Выдавив на ладонь таблетку обезболивающего и пять успокоительного, хотела было отправиться в кухню, чтобы запить их водой, но застыла, заметив, что из кармана кардигана, заботливо поднятого Егором с пола и положенного на банкетку, свисает какой-то шнурок. Ульяна удивленно вскинула брови. Что там может быть? У нее нет привычки что-либо класть в карманы вязаных изделий. И руки старалась туда не совать, чтобы не растягивать (к вещам ее приучили относиться бережно). Но сейчас оттуда торчал черный шнурок. Ульяна подошла к кардигану и взялась за него…