У подножия Монмартра - Бритта Рёстлунд

Я закрыла книгу. Карандашные подчеркивания выдавали личность, которую совершенно не интересовало, что означает экономический обмен между странами, но которой было важно знать, как, благодаря этой средневековой сети торговых путей, распространялись различные религии и философские системы. Я внимательно посмотрела на месье Каро. Несомненно, он был начитанным человеком, проявлявшим незаурядный интерес к людям, хотя его поведение часто говорило о противоположном. Человеком, который боится людей, но очень хочет их понять. Я украдкой посмотрела на часы и поняла, что нам пора прощаться.

– Сынок, нам пора, если мы хотим успеть на тренировку.

Месье Каро метнул на меня негодующий взгляд, словно обвиняя в предательстве. Конечно, самое приятное – это когда в твой дом приходят понимающие тебя люди. Действительно, у месье Каро была потрясающая способность высвечивать мои негативные качества. Он решил поместить меня на сторону зла. Шахматные фигуры были аккуратно уложены в коробку, и мне было приятно видеть, как мой сын помогал месье Каро делать это без моего напоминания. Несмотря ни на что, мальчик проникся уважением к старику. Мы вышли в прихожую, и месье Каро откинул дверную цепочку. Я поцеловала его в обе щеки. Эти поцелуи явно шокировали его, но он промолчал, и мы вышли на лестничную площадку.

– Телевизор! – вдруг воскликнул месье Каро.

До меня не сразу дошло, что он хочет, чтобы мы выключили телевизор.

– Если хочешь, можешь пойти и выключить, – сказала я сыну.

Мне вдруг показалось, что месье Каро сейчас захлопнет дверь, накинет цепочку и возьмет моего сына в заложники. Собственно, я не знала этого человека, и не могла считать его достаточно рассудительным. Наоборот, он казался мне непредсказуемой личностью с извращенным восприятием действительности. Я торопливо скользнула в прихожую. Месье Каро сердито взглянул на меня. Видимо, он всегда сердился, когда что-то не понимал. Вернулся мой сын, я взяла его за руку, и мы снова вышли на лестницу.

– Почему он сам не мог выключить телевизор? – спросил сын. – Ведь это так легко.

– Понимаешь, сегодня у месье Каро день отдыха, и он не хочет сам выключать телевизор. Он убежден, что тем самым совершит глупость.

Сын недоуменно посмотрел на меня.

По дороге к метро я чувствовала, что рука сына стала менее отчужденной, и меня перестала мучить совесть из-за шорт, ставших ему слишком короткими. Наоборот, именно это придало мне больше уверенности. Наверное, он сможет доходить в них лето. Я внимательно смотрела на него, пока мы продирались сквозь толпу туристов. Он что-то беспечно насвистывал. Никакие заботы не отражались больше на его лице, он снова стал живым и веселым.

– Тебе нравится на тренировках?

– Мне понравилась игра в шахматы.

* * *

Вечером, после возвращения из больницы, Мансебо сидит в кресле у окна, вперив взгляд в жилище писателя. Тарик и Адель, в кои-то веки, поднялись в его с Фатимой квартиру. Наверное, они не хотят оставлять Фатиму наедине с ним. Все ходили вокруг Мансебо, как кошка вокруг горшка с горячей кашей. То и дело все бросали на него опасливые взгляды, словно для того, чтобы удостовериться, не поразил ли его еще один приступ мигрени. Если, конечно, это была мигрень. Они не были на сто процентов в этом уверены. Адель во всеуслышание объявила, что у нее мигрень бывает каждый месяц, но она при этом не теряет рассудка. Фатима и Тарик рассмеялись и сказали, что у них разные виды мигрени.

Мансебо нравится, что он оказался в центре всеобщего внимания, что все ходят вокруг него на цыпочках, предупреждая любое желание. Все не переставая спрашивают, не нужно ли ему чего-нибудь. Они думали, будто он сидит в кресле и предается отдыху, но они не знали, что и в это время он напряженно работал, хотя на противоположной стороне бульвара не происходило ничего интересного.

Даже Амир, который никогда не имел обыкновения высказывать свое мнение или давать советы, спросил, почему его отец должен сегодня работать. Не лучше ли ему было бы оставаться дома и отдыхать после приступа болезни. Мансебо и сам подумывал о том, чтобы не спускаться сегодня в магазин, тем более что одну из своих работ он может делать и из дома. Но когда Мансебо сует руку в карман и нащупывает там пуговицу, которая отлетела от куртки, когда тот псих приподнял его над скамеечкой, все сомнения отпадают сами собой. Ему непременно надо спуститься в лавку. Он должен вскочить на лошадь, решил Мансебо, и подумал, сколько раз надо подняться после падения, чтобы стать настоящим наездником, настоящим спортсменом.

У лотков с фруктами за ночь словно выросли крылья. Он легко перетащил их через порог на тротуар, чтобы они своим содержимым привлекали покупателей. Да, поездка в больницу пошла ему на пользу. Все идет быстрее, работа спорится, и Мансебо снова чувствует себя в форме. Он ставит скамеечку на тротуар, садится и пристально смотрит на окно рабочего кабинета месье Бейкера. По небу ползут облака, и люди оживились, словно сбросив по паре килограммов. Мансебо замечает и это, сидя на скамеечке и стараясь не поддаваться мрачным мыслям.

Прежде чем закрыть магазин на ночь, Мансебо достает из холодильника бутылку кока-колы и выпивает ее. Мать была права: лекарство может действовать успокаивающе. За всю свою жизнь он не выпил столько кока-колы, как за последние дни.

Ко времени закрытия магазина лотки утратили крылья, втаскивать их в лавку тяжелее, чем выволакивать наружу. Мансебо потягивается, готовясь приступить к отчету.

В тот момент, когда Мансебо приступает к работе, в квартире писателя открывается окно. Мансебо видит, как из него на улицу высовывается женская рука. Он откладывает в сторону блокнот, встает и не торопясь идет к двери. Едва ли не на цыпочках выходит из двери магазина, и сама природа словно помогает ему в этом. Бульвар освещается розовым закатным светом, и все люди, не только он, перестают спешить и суетиться.

Прохожие, конечно, идут не на цыпочках, но на них снисходит спокойствие вместе с желанием высосать все возможное из последних часов выходного дня. Маленькая белая рука аккуратно ставит на подоконник картонную коробку. Мансебо подумывает о том, чтобы взять бинокль, но сама мысль об этом вызывает у него резь в области мочевого пузыря. От удивления Мансебо раскрывает рот. Скорее всего, это была рука любовницы. Это не может быть рука мадам Кэт. Он ни за что не мог пропустить момент ее возвращения домой. В этом Мансебо уверен на все сто процентов. Женщина некоторое время возится с картонкой, прежде чем надежно устанавливает ее на подоконнике. Он старается рассмотреть лицо женщины, но это ему не удается. Рука ускользает внутрь квартиры, словно белая гибкая змея. Затем Мансебо видит писателя, который аккуратно закрывает окно. Мансебо снова открывает рот. Потом, спохватившись, закрывает его и бежит в магазин. Теперь он не ходит на цыпочках, для этого он слишком сильно взволнован.

Любовница должна выйти из дома. Непременно наступит такой момент, когда она выйдет. Если у нее есть семья, то она рано или поздно должна уйти домой, к мужу и детям. Если же у нее нет семьи, то она все равно должна уйти до прихода мадам Кэт. «Я должен дождаться ее выхода. Я поймал тебя в ловушку», – думает Мансебо и садится за кассу. Он смотрит на часы. Ему еще ни разу не приходилось так поздно задерживаться в магазине в воскресенье. В окне никого не видно, и Мансебо смотрит на часы, не отмечая при этом, который час. Из квартиры в магазин вползает запах еды. Это напрягает Мансебо. Обычно в воскресенье он закрывает магазин раньше. Собственно, уже должен был закрыть. Об этом просто кричит аромат еды. Мансебо снова смотрит на часы. Потом еще раз. Если он сейчас не поднимется в квартиру, то его родные начнут интересоваться, что с ним происходит. В этом он уверен, несмотря на то что в принципе их совершенно не волнует, будет он сидеть за столом во время ужина или нет. В этом он тоже уверен.