Искушение Анжелики - Анн Голон

К блюдам она не притронулась, выпила только немного воды.

Раскрыв сумку, она увидела, что там нет ее вещей. Надо попросить Колена послать за ними на берег одного из своих бездельников-матросов.

Он должен подчиниться ей. Он был ее рабом. Она была единственным человеком, с которым он считался. Она поняла это, как только они встретились и узнали Друг друга.

Все, чего он хотел на этой земле, это была ОНА.., еще и всегда ОНА. И вот теперь она в его власти…

Как же убежать от него? Как убежать от самой себя?

Совсем было собравшись постучать в дверь и громко позвать кого-нибудь, она все же образумилась. Нет, Колена ей видеть опасно. При одной мысли о том, каким взглядом он смотрит на нее, ее охватывало крайнее волнение и чувство беспомощности.

Когда же появится Жоффрей и поспеет ли вовремя Жан?

Она выглянула наружу. День уходил, солнце исчезало за серой грядой облаков, которые временами как бы вздрагивали от зноя, усиливалось качание стоявшего на якоре корабля.

Анжелика сняла с себя одежду. Взяв кувшин, она стала лить на себя холодную воду — сначала на затылок, потом на все тело, и сразу почувствовала себя лучше. Надев сорочку из тонкого полотна, она снова принялась ходить по сумеречной каюте, подобно бледной мечущейся тени. Ее перегретому телу было приятно в короткой легкой рубашке, голые ноги ощущали ласку задувшего наконец ветерка, под которым уже запенились первые волны.

«Возможно, будет буря… Вот почему корабль стоит на якоре, а не под парусами, — подумала она. — Колен предчувствовал это».

Натянув на себя покрывало, которым была накрыта койка, она растянулась на постели.

Ее одолевал сон.

Разные мысли теснились у ней в голове. Почему Золотой Бороде понадобилось захватить ее? Какие права собственности были у него на Голдсборо? Почему Жоффрей послал именно ее, Анжелику, в английскую деревню?.. Ну, да ладно, обо всем этом можно подумать позднее.

Раздался глухой удар грома, на который сразу откликнулось ближнее эхо, но следующий раскат прозвучал уже в отдалении.

— Буря уходит в сторону моря…

Покачивание корабля погружало ее в сладкое оцепенение. Колен… Как давно это было…

Тогда в пустыне он целовал ее только после того, как удовлетворял свою нетерпеливую жажду любовной близости. Только тогда он начинал ее ласкать… Их поцелуи были нежными, но осторожными — ведь они оба знали, что на потрескавшихся от сухости и солнечных ожогов губах часто проступала кровь… Она вся вздрогнула и напряглась, вспомнив о сухих израненных губах Колена на своих губах, на всех местах ее тела… Резко повернувшись на другой бок, на пределе усталости и нервного напряжения, она мгновенно провалилась в глубокий сон.

— Нет, Колен, не это, умоляю тебя.., только не это. Стальные руки Золотой Бороды неумолимо приподняли и прижали Анжелику к его жесткой обнаженной груди, а пальцы его, которые она ощущала всей своей кожей, ухватили между грудьми и потянули тонкое льняное полотно рубашки, которое разорвалось легко и бесшумно, как пелена тумана. Рука Колена — на пояснице, на бедрах — овладевала ею, вела разведку, протискивалась меж ее ног туда, в то заветное место, где кожа нежна, как шелк, а ласка беспредельна.

— Нет, Колен, только не это, умоляю тебя… Я умоляю тебя!

Отдаленная гроза озаряла темно-красными сполохами беспредельную черноту ночи.

На столе за спиной Колена горела свеча, которую он принес с собой. Но для обнаженной, почти потерявшей сознание в его руках Анжелики не было ничего, кроме ночи, и огромного, как ночная бездна, Колена, прильнувшего к ней, обволакивающего ее своей темной необузданной страстью. Крепко держа и неослабно лаская ее тело, он искал губами ее уста, но она упрямо отводила лицо то вправо, то влево, как на последнем рубеже обороны.

— Ласкунья ты моя! — нежно шептал он, как когда-то прежде.

Наконец, ему удалось прижать свои губы к ее устам, сразу же ощутившим теплое щекотание его бороды.

Не выпуская ее затылка из своих железных рук, теперь он замер в полной неподвижности, как бы смирившись перед барьером ее сомкнутых губ. И вот уже ей самой захотелось проникнуть в секрет печати, которую губы его наложили ей на уста, умоляя ее ожить, откликнуться. Губы ее приоткрылись, поддаваясь жадному зову внезапного голода, приближающемуся таинству поцелуя.

Это был охмеляющий диалог, поиск более нежный и деликатный, чем само обладание, все еще робкое любопытство, благодарность, признание, открытие, и та звенящая, негасимая искра, от которой вспыхивают в крови желание и блаженство, а в голове зажигается солнечный пожар. Это было слияние навеки, никогда не утоляемая жажда, райский вкус небытия, сочная мякоть плода, предлагающего себя голоду, ответ, еще ответ.., каждый раз все нежнее и полнее, и вот уже вымаливаемое тело само торопится пасть на алтарь ритуального пира любви.

Сила Колена взяла верх и, опрокинув ее, пригвоздила к постели.

— Нет, Колен!.. О, прошу тебя, моя любовь, не надо. Сжалься надо мной, я больше не могу.., больше не могу.., сопротивляться.

Его колени все мощнее давили на ее сжатые ноги, стремясь в последнем, неодолимом нажатии надежно раздвинуть их…

Раздался крик:

— Я возненавижу тебя!

Сама она уже почти не слышала своих слов.

— Богом клянусь, я тебя возненавижу. Колен!

Он замер, как пораженный молнией, как пронзенный кинжалом.

На какое-то время наступило молчание. Колеблющееся пламя свечи отбрасывало на стены каюты нетленную тень людей в ночи, бесконечно повторяющуюся с незапамятных времен единую тень мужчины и женщины, сплетенных в объятии для любви…

Резким движением Анжелика вырвалась из плена могучих рук Колена и соскочила с койки с такой безумной стремительностью, что повалила стол, и упавшая свеча сразу потухла.

В руках у нее оказалась шаль из индейской ткани, которой она накрылась перед сном. Лихорадочно закутываясь в нее и больно ударяясь, она стала загораживаться столом от Колена, не видя, где он: в каюте было совсем темно, да и ночь была безлунной, небо затянулось тучами, сгущался туман.

Она догадывалась, что Колен готовится к прыжку, как зверь.

— Анжелика! Анжелика! — раздался в темноте его голос.

Это был страшный крик обманутого желания, душераздирающий крик отчаяния.

— Анжелика!

Шатаясь, он двинулся вперед с протянутыми руками, но наткнулся на стол.

— Молчи! — сказала Анжелика тихим голосом, сжав зубы. — Оставь меня! Я не могу отдаться тебе. Колен. Я — жена графа де Пейрака.

— Де Пейрака! — хрипло произнес он голосом человека при смерти. — Этого объявленного вне закона авантюриста, того, кто строит из себя принца, а скорее, короля Акадии…