402 метра - Константин Костин

— Машина до города, — подошел ко мне, позвякивая ключами, щуплый очкарик.

— Почем? — осведомился я.

— Два, — обозначил цену бомбила.

— Бабушку свою за такие деньги вози, — усмехнулся я.

Тот, не теряя времени даром, направился к другому пассажиру. Сервис на уровне — нечего сказать. Остальные таксеры не рискнули подойти к странному небритому типу, весь багаж которого состоял из спортивной куртки, переброшенной через плечо.

На парковке челябинского аэропорта стояло несколько десятков автомобилей, и, как назло — ни одного такси. Тьфу, черт. Привык к пережиткам империализма. В нашей великой стране такси — почти каждый, кто сидит за рулем. Не загружая себе лишними раздумьями, я подошел к ближайшей машине — ВАЗовской "шестерке" грязно-белого цвета, стекла которой сохранили следы тонировки. Водитель, попыхивая сигаретой, с головой ушел в журнал "За рулем".

— Свободен, шеф? — спросил я через открытое окно.

— Куда? — осведомился шоферюга, не отрываясь от чтива.

Я назвал адрес.

— Далеко, — протянул таксист. — Полторы.

— А ты не опухнешь? — возмутился я. — Пятьсот.

Автолюбитель, загнув уголок на странице, закрыл журнал и забросил его на заднее сидение. Замечательно! Хоть какой-то интерес проявил. Теперь он мой, ибо торг, начавшись, приводит порой к самым неожиданным результатам. Лохмач смерил меня взглядом, и произнес:

— Штука.

— Семьсот? — гнул я свою линию.

— Садись, — устало вздохнул водитель.

— А где семьсот — там и пятьсот? — предложил я, сев в машину.

Кресло с давно продавленными пружинами моментально просело подо мной. В салоне пахло бензином и дешевым табаком. Очкарик, предлагавший свои услуги десять минут назад, усаживал в древний, но надраенный до блеска Ford Scorpio пожилого немца, летевшего одним рейсом со мной. Может, зря я погнался за дешевизной?

— Ты палку-то не перегибай, — хмыкнул бомбила. — За пятьсот можешь пешком идти.

— Поехали, — сдался я, бросив на торпедо семь сотенных бумажек.

Таксер, сгребя деньги своей захапистой лапой, послюнявил палец и пересчитал купюры. На два раза. Удовлетворенный результатом, он засунул банкноты в кармашек козырька, не спеша засунул ключ в замок зажигания, запустил мотор, и, врубив заднюю, так стартанул с места, что я чуть не встретился головой с лобовым стеклом.

— Ты потише! — выдохнул я, едва успев упереться руками в панель.

— Не беспокось, прорвемся, — заверил меня лохмач, втыкая первую.

Шестерик, буксанув задними колесами, сорвался с парковки. Я успел заметить, как очкарик покрутил пальцем возле виска, после чего здание аэропорта стало стремительно уменьшаться.

— Из командировки? — поинтересовался водитель.

— Нет, — ответил я.

Бомбила, небрежно положив локоть на открытое окно, вел машину, крутя руль одной рукой.

— А, из отпуска?

— Тоже нет.

Езда на ржавом корыте со скоростью под полторы сотни отнюдь не способствует улучшению настроения. С другой стороны — спать совершено расхотелось. Бряканье подвески допотопной 2106 сложно спутать с колыбельной.

— Слышь, а у тебя музыка работает? — спросил я.

Нет, меломаном я никогда не был, и слушать хрипы акустики, установленной в этом ведре — достаточно сомнительное удовольствие. Но скрип ходовой резал уши. По-моему, чтобы заглушить этот адский звук, все средства хороши. Это был тот самый редкий случай, когда цель оправдывает средства. Это же надо довести не самый плохой автомобиль до такого состояния!

— Работает, чего ей будет? — пожал плечами таксер. — В бардачке кассету возьми.

Кассету? Какой ужас, Господи, куда я попал!

Домой. Я попал домой. Я вернулся. Я дома, дома, дома!!! Полчаса мучений в этом корыте — небольшая плата за возвращение домой после пяти лет отсутствия. Как я отвык от всего этого? На мгновение, когда мой взгляд упал на поле с сочной зеленой травой, на столбики березок, на ярко-голубое небо, даже ненавистный скрип показался лучшим звуком в этом мире. Я дома! Глубоко в душе проснулось полузабытое чувство — счастье. Черт побери, я дома!

Но счастье продолжалось всего мгновение. Этот чурбан-таксист сломал все одной только фразой.

— Ну, музыку слушать будем?

Болван! Очнувшись, я открыл тяжелую крышку бардачка и достал первую попавшуюся кассету. Но закрывать перчаточное отделение я не спешил. На пластике, под прозрачными подкассетниками, желтела смятая шестиугольная наклейка ЛЛАС.

— Гоняешь? — осведомился я.

— В смысле? — бомбила, наплевав на дорогу, заглянул в бардачок. — А, это… ну, гонял когда-то. Сейчас там делать нечего.

— Почему?

— Да так, — махнул он рукой. — Прошли те времена, когда можно было взять обычный уличный автомобиль, чуть подточить его и встать на старт. Теперь на расинге правят бал дрэгстеры, а сколько надо бабла, чтобы подготовить дрэгстер… у-у-у… да и по городу на таком уже не покатаешься. Нет, знавал я парочку ребят с неплохими уличными тачками, способными поспорить со многими дрэгстерами…

— Например? — живо поинтересовался я.

— Например? — задумался водила. — Например — Саша Александров. Вот такой пацан, — бывший расер показал большой палец.

— Кто-кто? — переспросил я.

— Че кто-кто? Говорю тебе: Саша…

Таксист осекся на полуслове. Окончательно позабыв про дорогу, он уставился на меня, сосредоточенно изучая мое лицо. Сколько лет прошло…

— Елы-палы! — лохмач резко ударил по тормозам, отчего я во второй раз едва не повстречался с лобовым стеклом. — Саня, ты!?

— Андрей! — дошло до меня. — Андрюха, ты что ли?

Это же надо такому случиться! Первый человек, кого я встретил вернувшись — мой ученик, бывший водитель отчима — Андрей! Тот самый Андрей, которого наряду со своей собственной сестрой использовал Слава, чтобы добраться до меня, тот самый Андрей, 2106 которого рвала со старта многие иноведра. Тот самый Андрей, который, незадолго до моего отъезда разбил IS 300 моего отчима и остался на работе только благодаря моему вмешательству.

— Сашка, елы-палы, рассказывай!

— Что рассказывать-то? — растерялся я.

— Как что? Как жизнь? Как жена?

— Какая жена?

— Ну… ты же женат был, — неуверенно произнес расер.

— Был, — вздохнул я.

— Извини, — покачал головой водитель. — Я не знал.

— Да брось, — отмахнулся я. — Все в порядке. Мы разошлись.

Ни хрена себе — все в порядке, да? Но наши отношения с каждым днем… да что там — днем? С каждой секундой приближались к тупику. Наверно, я просто слишком привык к одиночеству. А, может, я просто искал счастье не там, копая слишком глубоко, не видя, что счастье-то под самым носом, даже руку протягивать не надо — счастье было ближе. Что такое счастье? Это то, чего мне не хватает. Еще, возможно, я не до конца верил в искренность чувств девушки, полагая, что она находится со мной всего лишь от безысходности. Безысходности? Какая глупость! Да Татьяна, захоти она, могла бы женить на себе кого угодно, но выбрала меня. Именно меня. Сейчас, глядя на все прошедшее с высоты прожитых лет… не спорю, это не та высота, на которую уже не посмотришь свысока, но какая есть. И слава Богу, что пока не та. В общем, она действительно меня любила. А я не понимал этого и не принимал ее любви, пока не стало слишком поздно. Я во всем искал подвоха. Да, по чести сказать, и не интересовался ничем и никем кроме себя самого и своих же дел. В первый раз я спас девушку потому что обещал, во второй раз — я защищал свои инвестиции. Глупо, наверно, звучит, когда на одной чаше весов — она, а на другой — двадцать миллионов долларов? Все же я выбрал ее. Не много потерял, в итоге-то. Потерял позже и больше, когда вернувшись в наш дом в пригороде Манчестера я не обнаружил ни Татьяны, ни детей — только записку. К этому и шло. А я не верил. Не верил, что могу потерять ее, воспринимая ее присутствие как должное. Черт, именно в тот самый момент, когда я дочитал до последней строчки, когда я понял, что она ушла от меня, именно тогда я осознал, как много она для меня значит, как я ее люблю. К сожалению, сделанного не воротишь, и, доведись мне прожить еще одну жизнь — я, скорее всего, прожил бы ее так же. Не потому что я ничему не научился — отнюдь. Потому что до того момента меня все устраивало. Почти все. Я считал себя почти счастливым, ожидая, что счастье вот-вот постучится в дверь, а мне для этого ничего не надо делать. Счастье… его надо завоевать, а, завоевав — суметь удержать.