Раневская, что вы себе позволяете?! - Збигнев Войцеховский

Она пришла в театр в отличнейшем настроении, поздоровалась с труппой. И тут ей женщины, отозвав в уборную, сообщили, что ее юбка сзади распоролась и из-под нее при ходьбе выглядывает кружевное белье. Все нашли это забавным.

А Раневская, вспомнив те внимательные взгляды мужчин, которые сопровождали ее на улочках городка, мгновенно покраснела так, что женщины рядом испугались — кожа на лице, казалось, сейчас брызнет кровью.

Прошло время, все должно было бы выглядеть смешным за далью лет, но Фаина Раневская никогда не забывала этого случая и никогда не улыбалась этим воспоминаниям — ей было мучительно стыдно, она содрогалась от пережитых в то время чувств и переживала их всякий раз по-новому. В этом случае было что-то очень важное для нее, такое, чего и словами высказать нельзя. Не просто обман ожиданий, не просто ошибка в оценке, но символ крушения твоего самолюбования. Как наказание.

«Если тебе оглядываются вслед, может, ты просто наделал в штаны?»

Он был профессор по античному искусству, его знали во всем мире, он читал свои лекции в Риме, Лондоне. А его жена в свое время дружила с покойной уже сестрой Раневской. Эта чета была из Варшавы. Интеллигентные, образованные, культурные люди. Раневская переписывалась с женой профессора. И вот получила письмо. Жена профессора написала, что они едут в Москву — их пригласил Пушкинский музей.

Раневская очень обрадовалась этой новости. Она бросилась тут же звонить в Пушкинский музей: узнать, когда они точно ожидают профессора, как собираются принять у себя эту мировую величину…

Ответ из музея огорошил: там слыхать не слыхивали о визите профессора! И никакого приглашения они не посылали!

Раневская поехала в музей, нашла директоршу. Уже вместе они начали звонить в Министерство культуры — и там ничего не знали о визите профессора. И оттуда никакого приглашения профессору не слали. Это было невероятно: вот же строки из письма жены профессора: «Едем по приглашению Пушкинского музея».

Раневская попросила поднять всю переписку музея с профессором — а такая переписка у них была. И что же? Она находит письмо музея, которое заканчивается фразой: «Будем рады видеть Вас с супругой в нашем музее. Нам очень будет полезна Ваша консультация».

Фаина Георгиевна тычет эти строки под нос директорше: вот же приглашение! Разве же нормальные, интеллигентные люди как-то иначе приглашают в гости?

Да нет же, отмахивается директорша. Приглашение — это когда на специальном бланке, с печатью. А это так, слова вежливости. Да приглашение еще и с Министерством согласовать нужно, это вам не соседку на чай пригласить…

Раневская растерялась. Попросту растерялась, не силах принять вот это все за нормальность. Человек пишет в письме: «Будем рады видеть вас…» — и тут же заявляет, что это не приглашение.

«Вам не в Пушкинском музее работать директором, а весовщицей на скотобойне», — спокойно выставила она оценку деятельности директорши и поехала в министерство. Там она сказала, что примет профессора и его жену в своей однокомнатной квартирке, спать уложит профессора с женой на своей узенькой тахте — и это будет целиком и полностью соответствовать советской действительности!

В министерстве поверили, что Раневская сможет сделать именно так. Профессора приняли на надлежащем уровне. Но приглашение с гербовой печатью оформили задним числом…

Не будем брать в кавычки этого слова — то, что сделала Раневская в самом что ни на есть зрелом возрасте, именно так и называется — афера.

Я уже писал о том, что деньги для Раневской в то время были очень неприятной темой. Они вроде и были у нее — но куда-то постоянно пропадали (не без помощи прислуги, как мы убедились). Раневская без стеснения одалживала крупные суммы — тогда это было обычной практикой, актер мог год сидеть без денег, а потом — съемки в хорошем фильме покрывали все расходы, хватало отдать долги и еще оставалось на разные приятные мелочи.

Но тут у Фаины Георгиевны пошла такая полоса, что денег ниоткуда не поступало долгое время, кроме смешного жалованья.

Как раз в это время Всесоюзное театральное общество и прижало, что называется, актрису своим предложением: написать книгу воспоминаний. Тогда интерес простых людей к жизни актеров, известных артистов и людей науки был чрезвычайно велик, издательства буквально наседали на потенциальных авторов. К Раневской подступались не однажды. И вот теперь ее прельстили гонораром. Мало того — выдали аванс! Сумма весьма значительная: ее как раз хватало на то, чтобы отдать все долги, купить путевку в санаторий (у Раневской очень сильно болела рука в плече). И она решилась: аванс дан на два года. За это время она запишется несколько раз на радио, а еще ей предложили сниматься в кино — вот и вернет честно и добросовестно взятый аванс.

Друзья Раневской уговаривали ее написать книгу. Но Раневская и слушать не хотела. Писать о самой себе? Да еще целых четыреста страниц?

— Воспоминания — невольная сплетня, — была убеждена Раневская.

Было ли это? Скорее было, ибо в нем нет ничего фантастического, если вспомнить о нашей отечественной промышленности. Абсолютно правдоподобно, пусть ситуация и весьма пикантная…

Итак, Москва, центр, Раневская прогуливается со своим другом Глебом Скороходовым. Осень, на них надеты пальто. Проходя мимо парфюмерного магазина, Раневская делает решительный шаг в сторону входа… и застывает. Лицо медленно принимает маску застывшего ужаса.

Глеб быстро подошел и испуганно спросил, что случилось? А Раневская, засунув руки в оба кармана пальто, пыталась там как будто что-то удержать.

— Спасайте, — отчаянно прошептала она ошарашенному Глебу. — Катастрофа. Резинка лопнула в панталонах…

Это было и смешно, и невероятно. А Раневская уже представляла толпу, которая соберется вокруг нее, когда ее яркие фиолетовые панталоны сползут на колени.

Глеб крутанулся на месте — стоянка такси была за углом. Но Раневская не могла сдвинуться с места.

— Вам придется меня нести. А это значит, что случится катастрофа еще страшнее спущенных панталон. Я не могу ступить с места! — взмолилась Фаина Раневская.

Глебу ничего не оставалось, как бежать за такси и на нем подъехать к самому магазину. За это время вокруг Раневской уже собралось несколько человек, она вымученно улыбалась им, все так же отчаянно прижимая руками, упрятанными в карманы пальто, свои сползающие панталоны…

Раневская позволяла себе быть смешной на людях только в одном месте — на сцене…

Будучи в зрелом возрасте, Раневская уже воздерживалась от спиртного, особенно крепкого, не ела сладкого — у нее был диабет. Однажды ее пригласили на день рождения соседи сверху, семейная чета актеров. Были приглашены и другие гости. Встречались они редко, отношения были хоть и дружескими, но вот тем для разговора, такого задушевного, теплого, не находилось. Или находилось, но открыться до конца, быть естественным, чувствовать себя непринужденно у компании раньше не получалось. Так было и на этот раз: общая скованность за столом, предупредительная, иногда излишняя вежливость…