Знаки любви - Ян Хьярстад

Йону Людвигу принадлежало зеркало возрастом в несколько сотен лет. Насколько я поняла, это было ценное наследство родом из Италии. Оно висело в коридоре, через который мы постоянно ходили в другие комнаты. Ему нравилось останавливать меня у этой поверхности в позолоченной тяжелой раме. Он обвивал меня руками, стоя сзади, рассматривая нас в местами потемневшем стекле, которое отражало лица слегка неестественно – может, слегка приукрашенно – из-за изгибов поверхности. На заднем плане почти неизменно звучала итальянская опера. Он неоднократно повторял одну и ту же фразу: «Мозг – зеркало, в котором отражается мир, и здесь ты видишь то, что заполняет мой». Он имел обыкновение мягко класть голову мне на плечо, чтобы подчеркнуть свои слова. Иногда он просто говорил: «* * *». Снова и снова: «* * *». Или заявлял, что ни меня, ни зеркало не заменить. Я думаю, что помутневшая амальгама была для него алтарем. Он что-то говорил о синтоистских монахах[76] – о том, как они молятся перед зеркалом, потому что оно воплощает божественное солнце.

– Для меня, – добавлял он, и на его лице не было ни тени иронии, – зеркало есть любовь.

Зеркало занимало центральное место в жизни Йона. Он использовал зеркальные отражения во многих своих рекламных проектах, в анонсах, которые уже давным-давно вошли в учебники. В этом не было бы ничего предосудительного, если бы он так не любил отражать себя самого. Йон был социально ангажированным, любил общество, где становился еще большим нарциссом. Ему никогда не надоедало показывать мне свои наброски, задумки, из которых родились обсуждаемые и пятнадцать лет спустя рекламные кампании. Я обратила внимание, что он любит размышлять вслух и работать над проектами, пока я сижу на стуле с чашкой чая в руке или бокалом белого.

Теперь я жила у Йона. Но мы прекратили обсуждать вещи, которые я изучала в Академии, и он больше никогда не спрашивал, как мне нравится работа или коллеги в его бюро. Во мне росло подозрение: Йона меньше заботило, создаю ли я что-нибудь сама, чем то, создаю ли я пространство для него, пространство, где можно разглагольствовать или находить идеи для своих победоносных проектов. По своей сути, я была для него не более чем зеркалом.

Не только это заставляло меня насторожиться. Меня начала обескураживать его мания заниматься любовью в темноте или, во всяком случае, при приглушенном свете, как будто свет его отвлекал. Или мешал ему фантазировать. У него также была характерная, эгоцентрическая манера заниматься любовью: почти как квакер, не издавая ни звука, углубившись в себя, с неизменно закрытыми глазами. Как будто меня нет вовсе. Я часто изучала его во время оргазма. В этот момент он всегда расплывался в улыбке, в благоговейной гримасе глубочайшего удовлетворения.

Однажды мы занимались этим в гостиной, на свету, и он сорвал с меня трусики. Я в пылу обхватила его голову руками и направила – впервые – к своей промежности; он долго медлил, парализованный, обомлев. Как бы маловероятно это ни прозвучало, я поняла, что он видит ее впервые, мясистый женский сумбур. Что никогда не видел жизнь такой, какая она есть, во всей сложности ее форм. Может, почти все было для него упрощением? Не слишком ли долго он жил в мире, где все можно отретушировать?

Когда мы учились в средней школе, Элен рассказала кое-что занятное, пока катила два шарика, каждый своей дорогой по игре-лабиринту. Она, по всей видимости, знала что-то о том, как женские половые органы порой пугают мальчишек до полусмерти. Элен придумала, что девочки, чтобы упростить переход от мечты к действительности, могут оставлять крошечную записку между половых губ, как китайское печенье с предсказанием. На листочке, который смущенным юношам предлагалось вытянуть и прочесть, может, к примеру, значиться: «Держи язык за зубами весь нынешний год, и тебя ждет большой успех в любви». Элен считала, что это их подбодрит.

Медитативный сфинксообразный любовный акт Йона подавлял мое собственное наслаждение, и я не нашла ничего лучше, чем симулировать оргазм. Осмелюсь сказать, что я в этом поднаторела. Когда я делала вид, что мне тоже хорошо, его удовлетворение становилось, если это вообще возможно, еще глубже. Я выдавала дичайшие буквенные комбинации, хрмфффффф или ойаойазззз-т-т-т, и кусала себя за губу, чтобы не рассмеяться. Однажды я даже простонала название столицы Буркина-Фасо: «Уагадугу!», просто чтобы проверить, насколько далеко смогу зайти. Ума не приложу, и как он меня не разоблачил.

Отношения достигли критической фазы, когда он начал повторяться. Мне приходилось дегустировать те же деликатесы, как будто он позабыл, чем уже меня потчевал; он настаивал на том, чтобы я слушала арию, которую слышала уже раз пять, так, как будто он ставит ее мне впервые. Постепенно он начал выдавать давно знакомые сентенции и удивляться, что меня не очаровывает их свежесть и оригинальность. Наоборот: теперь я видела, что они, как и большинство его кампаний, жили не дольше, чем мыльные пузыри, которые я выдувала через пустые катушки с нитками дома у дедушки. Я снова стала свидетелем стагнации. Я почувствовала себя запертой в огромном бриллианте – впрочем, может, всему виной чары старинного зеркала в коридоре. Невидимые стены смыкались вокруг.

Однажды мы проводили канун Нового года на вечеринке на вилле в Западном Осло, в окружении филиппинских домработниц и людей с этикой, сообразной курсу валют. Я долго сидела в одной из гостиных, принимая участие в скучном разговоре, и Йон, вероятно, решил, что я буду сидеть и скучать так же и впредь, потому что когда я направилась в уборную, то увидела в проеме двери в коридор, как он стоит и флиртует с пышногрудой незнакомой девицей. Или не флиртует – пожирает глазами. Тело женщины заставило меня вспомнить его фразу о пластических хирургах. Я уже было собиралась продолжить движение, хотя и слегка расстроенная, как стала свидетельницей следующей сцены – он внезапно разворачивает ее, и вот они оба уже стоят и смотрятся в висящее там большое прекрасное зеркало. Он стоял за ее спиной, интимно близко, и обнимал ее так же, как обнимал меня. Его голова покоилась у нее на плече, и мне было видно, как шевелятся его губы и как она улыбается.

От этого зрелища мне стало ужасно больно. Может, потому что я не была подготовлена. Все равно что плыть, считая, что ты в безопасности, и вдруг почувствовать, как щупальца медузы обжигают тебе диафрагму. Пусть наши отношения и вступили в более