Замки - Ирина Леонидовна Фингерова

чтоб убедиться, что я девушка. Нет, слишком мудрено. Хотя кто знает…

– Я восхищаюсь женщинами, – написал я спустя некоторое время, – непросто им, наверное.

– Непросто?

– Весьма.

– Какая уверенность как для кого-то, кто никогда не был женщиной.

Меня бросило в жар. Нет, ну это уже слишком. Я постарался взять себя в руки. Не пойман – не вор! Предполагать можно все, что угодно. Если он меня провоцирует – значит, не знает наверняка. Уже неплохо.

– А я был женщиной.

Вот так. Держи, Адонис.

– А потом?

– Потом не был. В меня молния ударила. Как в «Отбросах»[62], смотрел?

Все будет хорошо. Меня еще никто не обыгрывал.

Мы обменялись почтовыми адресами и договорились отправлять друг другу письма раз в два месяца, вне зависимости от того, общались мы в последнее время или нет. Это не переписка, никакой связи между письмами, никаких упоминаний в разговоре. Просто пазлы. Кусочки историй, вырванные из контекста.

Давать адрес было опасно – он мог приехать. Адонис жил в Николаеве. Что бы я делал тогда? Понятия не имею.

За время нашего общения мне пришло четыре письма.

Но больше всего меня задело первое.

Я знал, что Адонис фотографирует на полароид. Он прислал конверт с девятью фотографиями. И всего одну фразу – «Найди закономерность». Я возился с письмом несколько часов, но никак не мог понять, в чем же дело. Я сразу поделил фотографии на три группы – пальцы, книги и сыр.

Три одинаковые комбинации пальцев в форме буквы «V». На указательном – мозоль. Три мозоли Адониса. Эта деталь делала присутствие фотографии живой. Я представлял, как он рисует свои комиксы чернильной ручкой (Адонис был фанатом чернильных ручек) или пишет доклад по истории искусств. Он учился на архитектора.

Три желтых куска сыра, сцепленные степлером. Видимо, это определяло порядок. Примерно одного размера, с разным количеством дырок. Я подсчитал количество дырок на каждом куске и записал. Получилось: 7, 9, 5.

Со страницами пришлось повозиться подольше. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это стихи Есенина. В одном из стихов было обведено слово «месяц».

Почему-то Адонис любил Есенина, я этой любви не разделял, но с Адонисом старался не спорить, он тут же обвинял меня во вкусовщине и в целом был прав.

Никакой закономерности я в этом не обнаружил. Обычно я неплохо справляюсь с загадками. Я смотрел все существующие экранизации Шерлока Холмса, тренирую письмо обеими руками и каждый день учу двадцать слов по-португальски. Просто так. Португалия мне не понравилась. Слишком жарко. Мы ездили с Сережкой и Мартой несколько лет назад.

Итак: месяц, 7,9,5, VVV. И ни единой возможности это обсудить.

Интересно.

Я обещание сдержал и не задавал никаких вопросов. В ответ отправил пачку саусепа. Он говорил, что любит запах пороха. Зеленый чай пахнет почти так же. И маленький каштан, напоминающий уточку.

Марта рассказывала, что в детстве я принимал роды у каштанов. Я уже тогда хотел стать врачом, как мой покойный дядя. Конский каштан – мое любимое дерево, в нем чувствуется достоинство, крупные листья напоминают растопыренные пальцы, а пышные белые соцветия – вату. Особенно осенью, когда парк утопает в желтых листьях и созревают плоды – колючие зеленые коробочки. Домá для каштанов. Сережка одалживал мне свой складной нож, я делал уверенный надрез по центру и освобождал каштан от тугой беловатой плоти.

Когда я совсем забыл о загадке Адониса, появился новый повод для размышлений. Адонис вел себя странно. Отвечал односложно, с большими перерывами.

Что-то изменилось, не было больше между нами болезненного напряжения, за которым просвечивалась радость. Мне бы хватило какой-нибудь малости, одной скобки в конце предложения или новой серии членокомиксов. Ничего.

Но он прислал мне подарок на день рожденья.

Он не мог знать дату, я нигде её не указывал.

Может, совпадение? Посылка пришла за день до моего семнадцатилетия. Набор цирюльных принадлежностей. И это чертово «Amantes amentes», выгравированное на лезвии.

Я не мог перестать улыбаться.

Это был мой лучший день рожденья.

Я весь день провел один. Слушал музыку, пил вино и смотрел на реку. Под вечер ко мне заявилась Таня. Принесла связку безвкусных разноцветных шариков и красивые длинные спички.

– Эти шарики – символ того, что твои мечты сбудутся. Загадай желание и отпусти их лететь далеко-далеко.

На ней был оранжевый берет и синяя ветровка. Мы сидели на пеньках возле моего подъезда и слушали «симфонию» многоэтажек. Если представить, что свет выключали со звуком, что-то вроде пения китов, то можно было услышать мелодию. Свет в окнах гас аритмично, как будто панельные дома устали дышать и готовятся к смерти. Я протянул Тане флягу с вином. Она поморщилась, но сделала несколько глотков.

Я закрыл глаза, загадал желание, зажег спичку и один за одним лопнул салатный, желтый, белый, снова салатный, желтый, красный шанс на то, что мои мечты сбудутся.

– Спички классные, – ухмыльнулся я.

Я думал, Таня расплачется, но она сдержалась и сделала ещё глоток.

Удивила.

В последнее время она бесит. Все время канючит, выпрашивает долбаное общение, лезет за вниманием к столу, как голодный пес за куском мяса.

Марта и Сережка собрались в Грецию, но теперь думают отменить поездку из-за меня. Они волнуются. Из-за того, что я хреновая дочь.

Я устал.

В понедельник мы идем к врачу. Я никуда не пойду! Но Марта всегда добивается своего… Таня просто доканывает, каждый день пытается выяснить отношения.

Я устал.

Когда мы познакомились, она была чудесной, светлой. Мне нравилась её легкость, доброта, но потом оказалось, что она понятия не имеет о том, что такое личное пространство.

Так же, как и Марта.

Я запретил её спрашивать «как дела». Неужели непонятно, что если я захочу чем-то поделиться, то поделюсь? Кроме того, я знаю, что ей неинтересно, как у меня дела. Она просто хочет начать разговор ради разговора. Ей достаточно моего присутствия, не важно молчим мы, смотрим тупые видео на ютубе или я на неё кричу. Ей просто хочется быть рядом. Или не быть одной? Не понимаю, почему пиявки считались священными? Отвратительные создания.

А потом приехала Рина.

Зачем делать столько шума из ничего? Она старше меня на три года. Приехала, никого не предупредив, с кучей каких-то ожиданий, а потом устроила драму. Даже если её изнасиловали дальнобойщики по дороге и закопали в кустах, почему я должен чувствовать вину по этому поводу? Это какой-то идиотизм. И все вокруг носятся со своей лицемерной моралью!

Два дня назад пришло последнее письмо от Адониса.

Я невольно залюбовался почерком (Адонис выводил красивые вензеля в буквах «Р» и «Д»)