Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Андреа листает учебник. Он обошелся почти в шестьсот крон (на обложке есть ценник). В конце книги — указатель. Андреа кажется, что все не так сложно. Похоже, она просто не знает Каспера. Мурашки по коже. Ей хочется утешить его, но он наверняка хочет побыть один. Андреа шумно захлопывает книгу. Почему он не может с этим справиться? Она идет в кабинет, закрывает за собой дверь.

На следующий день Каспер звонит психиатру, чтобы продолжить лечение и продлить больничный, и в институт, чтобы сообщить, что он болен и не может продолжать обучение.

Они смотрят сериал «Три короны», Андреа испекла хлеб. В квартире вкусно пахнет. Они едят вместе. Толстые куски свежеиспеченного хлеба и настоящего плавящегося сыра. Так вкусно! Андреа берет Каспера за руку, и он отвечает пожатием.

— Прости, — произносит он, — прости, что у тебя такой непутевый муж.

Андреа подносит свои холодные ладони к его холодному лицу. Она ничего не говорит.

* * *

Конец января, их пригласили к себе родители Каспера, которые живут за городом. Каспер в синем свадебном костюме. Андреа в подходящем по цвету платье без рукавов. Мама Каспера приготовила лазанью: стекло духовки окрашивает сыр в золотисто-коричневый цвет. Папа угощает шнапсом, Каспер предлагает выпить за великолепный 1996 год, а потом просит налить еще, чтобы выпить за Андреа, которая смущенно отмахивается.

Лазанья вкусная, на столе горят длинные белые свечи. Каспер допивает пиво и приносит еще. Широко улыбается всем вокруг. Громко говорит и смеется, остальные умолкают. Андреа хочет что-нибудь сказать, но не решается. Каспер все время пьет. Она больше не хочет еды, улыбается родителям Каспера, которые улыбаются ей. Андреа не желает портить настроение Касперу, сердить его. Берет его за руку и шепчет: «Может быть, пойдем спать?»

Лежать в разных кроватях в комнате для гостей. Его ноги торчат из-под одеяла. Худые, волосатые — она гладит их пальцами ног. Он откладывает книгу, улыбается. Может быть, сейчас он ляжет к ней, тесно прижмется, станет гладить везде? Он быстро целует ее, она пытается притянуть его к себе.

— Я в туалет. — Он вырывается, по крайней мере ей так кажется. Широкая улыбка и совсем несоответствующий взгляд. Она не успела заметить, что там. Просто улыбнулась в ответ.

Из туалета доносится звук спускаемой воды, затем открывается шкафчик, закрывается, из крана льется вода. Больше ничего не слышно.

Андреа почти засыпает, ее раздражает ночная лампа у кровати Каспера, но тянуться к выключателю лень.

Он долго не возвращается. Андреа почти погрузилась в сон, но тишина не дает уснуть. Беззвучие Каспера там, где его не видно, где может произойти все что угодно. Она не в силах пошевелиться, застыла в ожидании — не в первый раз, ей уже приходилось не-быть в ожидании, но сейчас все хуже. Все хуже, потому что там должны раздаваться звуки, но нет… ничего. Только удары сердца Андреа. Внезапный, не поддающийся определению страх прилипает к ней намертво. Это не мысли о чудовище под кроватью. Это просто… беззвучие.

Кричащая лампа Каспера не дает уснуть. Желтые пятна под опущенными веками. Надо встать, посмотреть, что он делает, хотя он наверняка сидит в папином полосатом кресле и думает. Предается воспоминаниям о детстве, прошедшем в этом доме. Большой белый дом со старинной мебелью. Пианино, на котором он играет, приезжая сюда; он играл и для Андреа, а она сидела у его ног и наслаждалась: играй, Каспер, так красиво, играй еще. И тогда он переставал играть и закрывал крышку.

Ну хотя бы скрип, хотя бы кашель — в такой тишине невозможно спать! Его лампа оккупировала комнату, превратилась в прожектор, направленный на… БАХ! Дверь открывается, и она уже знает, даже не взглянув на него, даже не посмотрев в глаза, — странно, но она уже знает, что произошло.

Андреа рядом с Каспером на заднем сиденье машины его родителей, беспрерывно бьет его по щекам.

— Не спать, Каспер! Не засыпай!

Все время, пока медсестры и врачи бегают вокруг него: «НЕ СПАТЬ! НЕ СПИ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!» Они ругают его. Она ругает его, но про себя. Отчетливо видна лишь бирюзовая пластиковая обивка на стульях в этой комнате.

Андреа и родителей проводят в другую комнату, где стоит диван в цветочек, а на стенах нежно-розового цвета висят пейзажи.

— Почему он так делает? — Мамин взгляд устремлен на одну из картин. Может быть, ту, где солнце садится за красные избушки. Или ту, на которой за темно-синим морем возвышаются горы. Папа Каспера сидит в кресле, он смотрит просто вдаль.

— Не знаю.

Все, что Андреа может сказать. Это все, что она может сказать, — Господи, она же его жена. Ей стыдно, ей кажется, что она что-то могла сделать. В вопросе, в тоне слышится, что она должна была знать, что она самый близкий человек, но все-таки не может сделать его счастливым.

Их ведут обратно. Приветливые голоса, Каспер на носилках. Ее подводят к нему, как будто иначе она заблудится. Он лежит перед ней. Андреа говорят, что он останется на ночь под наблюдением. Каспер не может сфокусировать на ней взгляд, его вывозят из комнаты, отчетливо видны лишь черные губы.

Стоять в зале, уставившись на натюрморт, сооруженный преподавателем. Пара яблок, груша, кирпич, горшок и два платка контрастирующих цветов — для большей глубины.

Андреа просто смотрит.

Кисточка занесена, как перед атакой. Холст белый. В голове звучат слова Каспера, сказанные перед тем, как его увезли.

«Можешь простить меня?»

Конечно, может. Это не доброта, не милость. Просто любовь. Любовь — не доброта, а чистой воды эгоизм: не хочу терять тебя. Он протягивает руку, она берет ее.

* * *

Та же рука, укрытая белым. Андреа в палате интенсивной терапии. Садится на краешек кровати — садится очень осторожно, занимает так мало места, что почти висит в воздухе. Ей пришлось назвать свое имя и сказать, кем она приходится пациенту, по телефону, висящему у белой двери. Между «женой» и «девушкой» огромная разница. «Я его жена», — и двери мгновенно отворяются. Кто-то провел ее туда, где попискивают аппараты и лежит опутанный проводами и окутанный белым, почти невидимый Каспер. И все же: его назойливый образ, как будто она впервые увидела его таким, какой он в действительности, за пределами их общности. И все же: не по-настоящему, всего лишь образ, который движется. Рука пробирается сквозь простыни и трубки, холодная рука, ее нельзя отпускать, надо как следует держать в своей.

Белая комната полна экранов, напоминающих телевизионные, на них разноцветные линии. Кровати отделены друг от друга белыми ширмами. Попискивание аппаратов и чей-то душераздирающий кашель, похожий на кашель Карла. На груди и руках Каспера, как змеи, извиваются и переплетаются провода, ведущие к экранам, он говорит, что на них видно, как бьется его сердце. Андреа не смеет обнять его. Не смеет слышать биение его сердца. Медсестра сказала, что сердце Каспера на минуту остановилось, но теперь он вне опасности. Бояться нечего, сказала она Андреа, но Андреа вовсе не боится. Перед ней лежит ненастоящий Каспер: бледный, с тяжелыми веками. Он пытается улыбнуться, и она тоже. Натянутые улыбки, из белых хитросплетений доносится голос, такой же слабый, как рука, которую держит Андреа: