Влюблённые - Лина Вальх

не сводил с него взгляда: Александр чувствовал на себе эту пристальность. Ему казалось, что маленькие мошки налипают на его кожу, копошатся на ней, жужжат и щекочут своими лапками. Он даже несколько раз дотронулся до своего лба — будто бы невзначай, — но ничего кроме жирных капель пота на нем не обнаружил.

— Что ж, к счастью, — Алан негромко прокашлялся, — домашнее задание у тебя уже есть, Александр Куэрво. Подумать над тем, что досталось тебе от семьи. Например, можешь начать со старого пыльного чердака. Кто знает, что ты там найдёшь. Обычно, люди хранят там очень много хлама.

— Вряд ли я найду там ключ к вашему освобождению, — бесстрастно парировал Алекс, наконец подняв на Алана взгляд: лицо того на этот раз было спокойным, не ходило волнами и не напоминало Александру глупый детский фильм, где у злодея было три дополнительных крючковатых лица. Его даже передёрнуло от этих воспоминаний. — Всего хорошего.

Александр щёлкнул замками портфеля и скрипнул стулом. Из-за приоткрывшейся двери в кабинет подул прохладный воздух, и Алекс, обернувшись, заметил заинтересованную физиономию помощника прокурора, во все глаза разглядывающего их с Аланом. Короткий кивок, и Александр уже оказался в коридоре, расслышав донёсшийся вслед крик Алана Маккензи:

— И захвати в следующий раз сигареты!

Глава X. Ценности

Ноябрь, 2022

— Кто это?

Если Алан Маккензи и был способен хоть на что-то помимо вечного раздражения окружающих, так это неожиданно застревать в памяти, крутиться волчков в сознании и заставлять ненавидеть себя еще больше, чем до этого.

Слова Алана несколько дней копошились в мозге Александра Куэрво, врезаясь в стенки черепа, закручиваясь спиралями полупрозрачного дыма и напоминая о себе каждый раз, как Алекс смотрел на своё отражение, насколько ярко, что он даже забыл про свой день рождения. Темные кудри, тёмные глаза и тёмная кожа. Кажется, даже душа была у него темной. Не оправдавший ожиданий сын, тщетно выслуживающийся перед родителями. Он был другим, совершенно другим, но ни престарелый отец, ни тонущая в собственном самолюбии мать, казалось, не замечали этого. Кроме Амелии. Но теперь и ее не было рядом.

Пыльный чердак несколько раз чихнул перед Александром облачками пыли. Сначала — стоило только открыть дверь в забытый Куэрво и богом мир прошлого. Затем, когда Алекс стянул старое рассыпающееся в руках одеяло, под которым скрывалась стопка старых книг, бухгалтерия и пожелтевшие от прошедших лет письма. Третий раз небольшой туман из пыли поднялся от зашелестевших страниц старого альбома, испещрённых черно-белыми порыжевшими фотографиями. «Май двадцать пятого, Чикаго», «Июнь сорок первого, Чикаго», «Сентябрь сорок четвёртого, Чикаго». Под некоторыми из снимков виднелись небольшие убористые подписи. Другие лаконично вещали о произошедшем в жизни Куэрво: «свадьба», «именины Алехандры», «помолвка, двадцать третий», «похороны, …четвёртый». Некоторые надписи просто стёрлись от времени, а где-то альбомный картон был протёрт практически насквозь — Александр даже мог предположить, что прорезан, — словно кто-то пытался вычеркнуть событие из жизни семьи.

Снова знакомые лица на снимках. Дедушка Анхель, дедушка Даниэль и… Александр нахмурился. Кажется, вывеска над головами запечатлённых людей когда-то светилась — она скрывала в своей тени все, что оказалось в кадре. Сейчас бы такого фотографа просто вычеркнули из контактов, кинули в черный список и оставили отрицательные отзывы. При большом желании еще и в суд бы обратились за невыполнение условий договора. Алекс усмехнулся: жизнь за прошедшие сто лет несколько усложнилась. И все же, его взгляд продолжал пристально изучать вставленную в дурацкие бархатные уголочки фотографию. Свет накрывал его дедушек и третьего человека тенью, но стоящего рядом торшера оказалось достаточно, чтобы исправить эту ситуацию. Осторожно вытащив фотографию из альбома, Алекс поднёс ее к глазам, рассматривая кажущееся таким знакомым лицо третьего человека.

Он не отличался от стоящих рядом Анхеля и Даниэля: идиотская плоская плетёная шляпа, полосатый костюм и трость. И судя по смеющимся лицам, эти трое изображали кого-то для фотографа. Он… выглядел таким знакомым, но как бы Александр ни напрягал память, как бы ни пытался вспомнить, где видел это в меру серьёзное, но приятное лицо молодого мужчины, образ ускользал от него, ловко взмахивал хвостом и стирал за собой следы.

— Это? Твой дядя Анхель.

Найти Элеонор Куэрво оказалось не так сложно: она привычно сидела в библиотеке, перелистывая старые томики на французском, и изображала, что хоть что-то понимает в этом языке. Увы, на французском она знала только два слова: «принеси» и «уйди». Причём обычно более точных указаний официантам она не давала — только активно размахивала руками и повышала голос, как будто усиление звуковых частот способствовало вбиванию ее желаний в разум несчастных. Старый фотоальбом — впрочем, он был вполне в новом состоянии, видимо потому что никто не удосужился за эти годы его открыть, — рухнул на стол перед носом матери Александра, распахнутый на развороте с фотографиями троицы, а вытащенное из него изображение аккуратно легло на свое место.

— А это? — Алекс ткнул пальцем в стоящего рядом с Анхелем Даниэля, решив, на всякий случай, проверить память матери.

— Твой дед. Боже, Александр, ради всего святого, ты как будто в первый раз видишь фотографии своего деда. Побойся Бога. — Элеонор с ужасом перекрестилась, посмотрев на сына. — Это просто неуважительно к его памяти и…

— А кто тогда это? — Он переместил палец на следующего мужчину, несколько раз постучав по его лицу кончиком.

Элеонор нахмурилась. Длинные узловатые пальцы потянулись к фотографии и, подцепив ее за один край, поднесли поближе к лицу женщины. Она морщилась, дёргала носом, как над головкой изысканного французского сыра, и щурила глаза, рассматривая явно незнакомого ей мужчину. Наконец, спустя минуту пристального изучения «объекта», она причмокнула и покачала головой.

— Не имею ни малейшего представления, — с презрительным видом бросила Элеонор, переворачивая фотографию. — Ах, смотри, тут есть подпись. Кажется, это рука Даниэля. Твоего дедушки. — Она снова прищурилась, вчитываясь в мелкие буквы на жёлтой бумаге: при всем уважении к деду, даже Алекс едва мог различить между собой буквы. Врачебный почерк, чтоб его. — Никогда не понимала испанский. — Еще и не на английском. — С Анхелем и… и У… Уиллом. А… август двадцать седьмого, — наконец смогла прочитать все слова Элеонор. Она еще немного рассматривала задник фотографии, затем развернула ее обратно лицевой стороной и, вдохнув, отложила обратно на страницу альбома. — Что ж, видимо это какой-то друг твоего дедушки. Никогда о нем не слышала, если честно. Да и фотографию эту вижу в первый раз. Твой дед порой был таким сентиментальным.

Перевернуть фотографию. Это оказалось до банальности просто и очевидно, но