Влюблённые - Лина Вальх

развёл руками и поспешил поджать губы, как будто ему действительно было жаль из-за произошедшего. — Надеюсь, мисс Куэрво скоро поправится. Это большая трагедия. — Он повернулся к отцу Алекса, коротко кивнув. — Искренне вам сочувствую.

— Врачи делают все, что в их силах. Мы, — Диего протянул руку через стол, беря ладонь жены в свою, — благодарны каждому, кто молится за Амелию.

— Господи, ну что за бред. Ну какой во всем этом смысл?

Три пары глаз разом посмотрели на сжимающего переносицу Алекса. Боль растекалась от носа прямо по лбу, огибала виски и растворялась где-то на затылке, стоило ему только тряхнуть с силой головой. Три пары глаз посмотрели на Александра своими сузившимися от сочившегося сквозь высокие окна в библиотеку струистого света зрачками. Он же мог только громко дышать, скрипеть зубами и продолжать сжимать переносицу, словно это могло хоть как-то облегчить неожиданно свалившееся на него ощущение ватности и подавленности. Словно он пробежал километров десять без разминки, а теперь еще и должен отжаться двести раз на время.

— Просто послушайте себя, — едва скрывая бившую его злость, процедил Алекс, поднимая голову. — Хватит говорить об Амелии так, будто вы ее уважали. Посмотрите на себя. Стайка лицемеров. «Врачи делают все, что в их силах», — писклявым голосом спародировал он отца. На расширившиеся от возмущения глаза Диего он только махнул рукой и продолжил: — Вы наивны или просто притворяетесь, что не понимаете? Вы… За эти недели вы не сказали ни слова об Амелии. Вы начали ремонт в ее комнате. Вы даже ни разу не были у неё в больнице, чтобы узнать, как она и что она все еще каким-то чудом жива. При всей тяжести ее состояния. — Алекс горько усмехнулся и покачал головой, пытаясь оторвать от подлокотника деревянного стула тонкую полосочку отделочного материала. — Зато искренне принимаете сочувствие от окружающих. Лучше бы проявляли его к тем, кому оно действительно было нужно. А вы, детектив, из всего города именно вы взялись за это дело. Именно вы, зная, что…

Алекс осёкся. Язык пересох, прилип к небу и отказывался отрываться от него, чтобы повернуться и сказать то, что застыло на его кончике. Нет, он не должен был говорить всего этого, он не должен был терять над собой контроль и показывать эмоции. Которых у него никогда не было. И все же пальцы мелко дрожали, отчего Алекс нервно сжимал их в кулаки под столом, а тёмный взгляд по очереди перебегал с лица детектива на отцовское и обратно.

— У вас есть дети, детектив?

Детектив замер. Его опешившее выражение лица еще долго будет являться Александру во снах. Он попал в точку и кажется, задел нечто болезненное для мужчины: на секунду на его лице проскользнула ярость, которая в следующее мгновение сменилась растерянность и отстранённостью. Он словно пытался сделать вид, что вопрос был задан не ему. Даже отвернулся, но уже через несколько негромких стуков секундной стрелки, снова посмотрел на Александра.

— Что? — словно не поняв, переспросил Калверт. — Ах. Да. Есть. Две дочери. Младшей пятнадцать. Подросток. Гормоны, бунт и «Папа, я вернусь только к утру».

— А старшей?

И еще одно попадание прямо в точку. Алекс бил наугад, не зная, подтвердит он свои догадки или же опровергнет, вогнав себя в неудобное положение, выбираться из которого впрочем не доставило бы никакого труда. Но, к счастью, теперь плечи детектива приподнялись, он втянул шею, а бледная веснушчатая кожа на лице и руках покрылась неровными красными пятнами.

Он оттянул узел галстука и крякнул:

— Она сбежала из дома. Когда ей стукнуло шестнадцать.

— О, поздравляю, детектив, у вас есть еще год, чтобы закрепить полученный эффект во второй раз.

Александр улыбался. Он наконец смог перетянуть эту небольшую игру на свою сторону и белый флажок каната практически пересёк черту, грозя скорую победу. Он чувствовал на себе взгляды родителей, но продолжал ухмыляться в обернувшееся бесстрастным лицо детектива Калверт. Его левый глаз слегка подрагивал, губы стянулись в тонкую бледную полоску, а под кожей шеи вздулись вены. Он сдерживал себя, но Алекс предпочёл бы иное развитие событий. Превышение полномочий прекрасно вписалось бы в картину уголовного дела против Алана Маккензи. И не в пользу полиции.

Листы негромко зашуршали — детектив смешно собрал их в одну кучу и попытался запихнуть в папку. Вместо этого они смялись по краям. Раздалось подозрительное шуршание разрываемой бумаги, и детектив уронил их обратно на стол, посмотрев на Алекса.

— Как моя личная жизнь относится к этому делу, мистер Куэрво? Я не очень понимаю.

— Уверен, что вы прекрасно понимаете, к чему я клоню, детектив. У вас есть дети. Две дочери. — Александр заёрзал на стуле, не сводя с собеседника взгляда, словно разорви он этот зрительный контакт, все его усилия окажутся напрасными. — И вы наверняка безумно любите их обеих. Пусть и не видели старшую уже… сколько лет?

— Десять, — сухо бросил детектив.

— Десять лет. Так вот, детектив, — Алекс рукой прижал последний лист документов к столу, не давая Калверту забрать его с собой, — Алан Маккензи был лучшим отцом, которого только можно найти в этом мире. Он один воспитывал дочь, давал ей все, чего она захочет, и он очень болезненно воспринял ее утрату. Вы должны понимать, что такой отец, как он, никогда бы не причинил время своему ребёнку. Единственному. И любимому. Кому угодно, но только не ей. И я еще жив только потому, что…

Он замолчал. Он был еще жив только потому, что забыл что-то важное. Висок запульсировал болью, и Алекс рассеянно мазнул по нему. Он моргнул — лицо детектива перед ним исчезло, библиотека погрузилась в полутьму, а копна длинных светлых волос, казалось, светилась в темноте. Вместо карих глаз полицейского на него теперь сквозь толстые стекла очков смотрели мокрые от слез васильковые глаза Эйлин Маккензи. Она сидела напротив него, намного ближе, чем детектив Калверт. Алекс мог рассмотреть и маленький старый шрам через бровь — кажется, она рассказывала о нем Амелии, — и то, как уродливыми краями зажила свежая рана на щеке. Он нахмурился: он не помнил этого шрама, когда они только познакомились.

Эйлин сидела прямо перед ним, глупо моргала своими большими близорукими глазами и то и дело облизывала искусанные до крови губы. Иногда она морщилась, и края раны расходились, позволяя крови проступить сквозь них на светлую кожу. Александр подался впредь и протянул руку, чтобы стереть их со щеки Эйлин…

…и тут же замер, когда его запястье перехватила крепкая рука детектива. Выражение его лица было сложно описать