Викинг. Страсти по Владимиру Святому - Наталья Архипова

Авраам рассказывал о пророках, о Моисее, об Иоанне Крестителе, о пришествии Мессии…

– Ты откуда так хорошо все знаешь, если живешь далеко на острове? Тебе рассказали те, кому рассказали в Царьграде?

Какой-то свет вмиг озарил лицо Авраама:

– Ты задал очень важный вопрос, князь. Я знаю не от тех, кто пришел из Царьграда. На Руси есть те, кто слышал все от учеников первого ученика Христа.

– Что? Каких учеников?

Авраам рассказывал об Андрее Первозванном, о его путешествии по будущей Руси, о том, что он оставил своих учеников на Валааме, на Соловецких островах и еще много где.

– И их не уничтожили?

– Нет.

– Почему? Они должны были учить своей вере тех, среди кого жили, или она тоже избранная?

– Нет, не избранная, она для всех. Учили. Не все выжили, но если ты подумаешь над тем, что говорили эти последователи, то поймешь, что не столь уж их речи отличны от вашей веры.

Монах объяснял суть оставленного апостолом Андреем учения, и князь понимал, почему не убили его последователей.

– Как прощение за грехи вымолить?

– За тебя отмолят, князь. Ты только дальше не греши. Живи по совести да для себя пойми, в чем грешил.

– А прежние грехи как же? Ты на печи лежал, там грешить не получалось, а я жил – девок портил, детей рожал, предавал, приказывал убивать и сам убивал… Это как?

– Если поймешь, в чем был грешен, покаешься, бог и простит. Он милостив к раскаявшимся грешникам, даже более милостив, чем к праведникам.

– Так лучше сначала нагрешить, чтобы бог больше любил тебя?

– Грешить сознательно – худший грех, такой едва ли простится.

Слово за словом, беседа за беседой, спор за спором, в которых не было победителей, были только раздумья после…

– Жаль, что тебя не слышит Добрыня, он немало подобного мне твердил в детстве.

– Он все это уже слышал и крестился.

– Что?! Добрыня крещен?

– Да, князь, то его выбор.

– А… свинину есть можно?

– Что? – изумился вопросу монах.

– Свинину ваша вера есть позволяет? Или какие еще есть запреты?

– Посты есть, когда не стоит мясо кушать, но и в такие дни многим дозволяется.

– Но запреты-то есть? Говори прямо, не юли.

– Есть, но они для разумного человека исполнимы. Мужеложество, скотоложество и прочее запрещено…

– А заповеди, разве они не те же, что у франков?

– Те же, ведь мы же христиане. Но что тебе не нравится в заповедях, князь?

– Не возжелай жены ближнего своего… – расхохотался Владимир.

– Да, в этом, князь, ты грешен сверх меры. Даже я не отмолю.

– В какой земле защищает вас ваш бог?

– В любой.

Наступил день, когда Владимир объявил:

– Крести и меня тоже.

– Этого не могу сделать здесь, нет с собой того, что нужно.

– А где есть? – нахмурился князь, которому страшно не нравились все эти нелепые ограничения и правила.

– В церкви в Киеве.

После крещения, проведенного без шума и огласки, Владимир заговорщически сообщил Аврааму:

– Боярина с важным делом в Царьград отправил – невесту там найти. Небось за некрещеного не отдали бы царскую дочь, а за христианина теперь отдадут. – И уже серьезно добавил: – Сыновей крестить хочу всех, чтоб с детства в этой вере были.

– Вышеслава Добрыня крестит, если будет готов. А остальных… твоя воля, князь.

Рогнеда не могла поверить своим ушам:

– Как это – крестил? Князь стал христианином, то его дело. Но как он мог крестить княжичей без моего ведома?!

– Да, княгиня. Он отец… – развел руками боярин, принесший эту весть.

Князь крестил всех сыновей от старшего Изяслава до новорожденного Глеба. За сыновей других жен Рогнеда не переживала, но своих!.. Представить, что ее сыновья стоят на коленях перед разрисованными досками и молятся… Или что они готовы подставить одну щеку, если их уже ударили по другой! Или что могут иметь всего одну жену.

Нет, пожалуй, вот это ей подходило. Она страдала из-за множества женщин у Владимира. Не раз думала над этим и поняла, что, будь у князя единственной, стала бы не просто послушной, но лучшей женой в мире. Однако князь не знал удержу, помимо четырех жен (как только куда-то девалась одна, например, как Наталья уходила в монастырь, он тут же брал новую) держал еще множество наложниц, даже в Вышгороде, если ему что-то не нравилось у Рогнеды, просто уходил к своим наложницам.

Можно ли такого любить?

Конечно, нельзя, но она любила. Проклинала себя, пыталась справиться, но любила. И точно знала, что он тоже любит. Женщины такое душой чувствуют, к тому же князь всегда возвращался. Возвращался, чтобы снова попытаться унизить, поссориться, взять ее силой, а потом умирать от восторга и счастья в ее объятьях. С обеих сторон это была трудная любовь, делающая их счастливыми и несчастными одновременно. Но справиться с собой оба не могли, вот и мучились.

Но что будет теперь?

Князь христианин, значит, у него не может быть несколько жен. Кого он выберет из тех, что есть? Уж, наверное, не ту, с которой ему так трудно.

Крещение Владимира значило крах жизни для Рогнеды. У нее оставались только дети, но князь и их крестил!

Как он мог так поступить, даже не спросив ее, мать детей?! Вот чего ради вдруг увезли в Киев Изяслава. Сын слишком мал, чтобы понять, что произойдет. Ярослав и Всеволод и вовсе ничего не поймут.

Беда пришла, откуда не ждали…

Рогнеда приехала в Киев сама без вызова. И пришла не к князю, а к старшему сыну.

– Пойдем со мной.

– Куда?

Но мать объяснять не стала.

Они отправились недалеко – к капищу, которое соорудил сам же Владимир.

Рогнеда положила руку на плечо мальчика:

– Посмотри, княжич Изяслав. Это твой настоящий бог – Перун. Тот, которому поклонялись твои деды князья-воины Святослав и Рогволод. Твои прадеды, твои предки. Ты не можешь предать его в угоду ромеям, для которых главное – золото.

– Почему ты здесь? – голос князя был строг как никогда.

Она даже не оглянулась, осталась стоять, как стояла, только чуть дернула плечом:

– Я приехала к своим сыновьям.

Владимир подошел ближе, уловил запах трав от ее волос, с трудом сдержал себя от желания зарыться в эту уже отросшую рыжеватую гриву, опрокинуть Рогнеду прямо здесь, снова испытать ее сопротивление и ее страсть. Его голос стал глух.