Не кормите и не трогайте пеликанов - Андрей Аствацатуров

Издалека приглушенно доносились звуки транспорта, и на воздухе было прохладно.

– Поздравляю, – сказал я, придав голосу радость, хотя, честно говоря, мне было совершенно наплевать – очень хотелось поговорить о своих лекциях. – Мальчик? – спросил я.

Он в ответ кивнул.

– И что он? – нужно было как-то развить эту тему и подвести к завершению. – Плачет?

– Еще как… Но знаете что интересно – уже улыбается.

“Интересно, – подумал я. – До охерения”.

– Но улыбка, – стал пояснять Трофимов, – знаете, пока такая подкорковая.

Тут я заметил, что в нашу сторону не спеша направляется Марк Ильич, и громко с ним поздоровался.

– Вот вы где, голубчики! – Марк Ильич зачем-то погрозил нам пальцем. Он был, как всегда, в своем выношенном пальто, напоминавшем дореволюционный военный френч. Шапки не было, и его маленькая голова кузнечика торчала над одеждой одиноко и беззащитно.

– Вы знакомы? – спросил Трофимов, когда мы по очереди пожали ему руку.

– А как же! – с деланным хвастовством объявил Марк Ильич. На его лице гуляла блаженная улыбка. – Я уже имел удовольствие познакомиться и побеседовать с нашим молодым коллегой. И могу сказать, как старый солдат, не умеющий лгать, – нахожу наше общение весьма и весьма приятным.

– Ой! – Трофимов шлепнул себя по лбу, словно озарился. – Совсем забыл. Мне в отдел кадров нужно бежать, к дурам этим. Кстати, я там зажигалку забыл. Вы тут постойте пока, не уходите, ладно?

– Не уйдем, голубчик вы наш… не уйдем… – заверил его Марк Ильич.

Трофимов, коротко кивнув, пошел от нас через двор по направлению к боковому входу. Марк Ильич иронически поглядел ему вслед и сказал:

– Голубчик наш… видали каков? В отдел кадров, значит, за зажигалкой направился? Огонь у богов добывать.

Мы закурили, и Марк Ильич принялся меня внимательно разглядывать.

– Что такое? – спросил я смущенно.

– А вот ваша фамилия… – начал он осторожно.

– Армянская, – кивнул я. – Означает “богом данный”.

Я стряхнул пепел себе под ноги.

– Как, однако, мило! – улыбнулся Марк Ильич. – У вас такое лицо.

– Какое? Обыкновенное… – я дернул плечами и зачем-то оглянулся. Неподалеку от нас топтались студенты с сигаретами. Их физиономии были пусты и спокойны. – Лицо как лицо… обычное.

– Нет, не скажите, не скажите, голубчик! Что-то восточное все-таки угадывается…

Он продолжал меня разглядывать.

– Дед был армянином.

– Значит, и вы армянин?! – воскликнул он.

– Да…

– Как это мило! – Марк Ильич затянулся, романтически прикрыл глаза и покачал головой. – Молодой армянин предается восточной неге у фонтана!

Он повторил эту фразу дважды и замолчал. Я решил ничего не говорить в ответ. Затягивался сигаретой, выдыхал дым и стряхивал пепел.

– А если не секрет, голубчик, – снова ласково начал Марк Ильич, – вы с Трофимовым о чем сейчас вели беседу? Уж не обо мне ли?

– Ну что вы! – поспешно сказал я и сильно закашлялся.

– Ну да, ну да, – заулыбался он. – Чего обо мне, о дураке старом, разговаривать.

– Нет, ну что вы… У него просто… сын родился! Представляете?

И тут я почувствовал, что вот именно теперь радуюсь за Трофимова и за его родившегося сына.

Однако Марк Ильич воспринял эту новость без обычного для таких случаев энтузиазма.

– Да что вы? – произнес он добродушно. – Экий Трофимов проказник! И что же младенец? Игрив?

– Нет, – сказал я. – Не думаю… Ему всего-то неделя… Пока только улыбается, да и улыбка-то ненастоящая, подкорковая.

Я легонько постучал указательным пальцем по сигарете, и столбик пепла полетел вниз и рассыпался. Я проводил его взглядом и поднял голову. Небо было плотно затянуто серыми облаками. Мне даже показалось, что они смотрят на нас сверху очень сердито, будто осуждают.

– Андрей, – прервал мои мысли Марк Ильич, – а вот посмотрите на этих молодых людей… – он кивнул на группу студентов, стоящих неподалеку. – Как вы думаете, у них у всех была подкорковая улыбка? Надо бы спросить.

– Может, в другой раз? – предложил я и выбросил сигарету.

– Молодой человек! – позвал Марк Ильич. – Вот вы! Да-да! Можно вас на минутку?

От группы студентов отделился высокий парень в зеленой зимней куртке, расстегнутой нараспашку, и направился к нам. У него были большие миндалевидные глаза, длинные волосы и миловидное женское лицо.

– Здравствуйте, Марк Ильич…

– О, мы, кажется, знакомы? – Марк Ильич церемонно поклонился.

– Я у вас на втором курсе учился, – пояснил студент.

– А-а, припоминаю-припоминаю. Вы ведь у Никиты Виссарионовича в магистратуре? Ваша фамилия…

– Меньшиков, – подсказал студент. – Гена Меньшиков.

– Меньшиков! – с восторгом повторил Марк Ильич, выбросил сигарету и повернулся ко мне. – Нет, ну вы подумайте. Сам Меньшиков… светлейший князь. Птенец гнезда Петрова. И прекрасен, как Ганимед. А мы вот тут, светлейший князь, беседуем с молодым армянином, который предается восточной неге у фонтана.

Я внезапно почувствовал, что теряю ощущение реальности и хочу, чтобы поскорее вернулся Трофимов и весь этот бред наконец прекратился.

– Скажите, светлейший князь, – продолжил Марк Ильич, – а у вас была подкорковая улыбка?

– Не знаю… – он поправил волосы ловким заученным движением.

Сквозь глухой автомобильный шум донесся сигнал скорой помощи. Я увидел, что во дворик вышла Алла Львовна в бежевом пальто, наброшенном на плечи. Она остановилась в нескольких шагах от нас и достала сигареты.

Алла Львовна считалась самым пожилым и уважаемым преподавателем института. Она вот уже сорок лет преподавала русскую литературу. Наградив Аллу Львовну небольшим ростом и интеллигентным семитским лицом, природа, видно из озорства, присовокупила к этим данным зычный мужской голос, повергавший в трепет нерадивых студентов.

– Ну что ж, – объявил Марк Ильич, оглядев “светлейшего князя” с ног до головы. – Не смею задерживать, молодой человек.

Он протянул ему руку и, снова церемонно поклонившись, произнес:

– До новых встреч!

Когда “светлейший князь” отошел, Марк Ильич снова обратился ко мне:

– Никита Виссарионович говорит, что это крайне перспективный молодой человек. Отличает его всячески. Даже позволяет вино разливать на банкетах. Он ведь мил, наш Ганимед, не так ли?

Но мне вдруг захотелось поговорить совсем о другом.

– Марк Ильич, – спросил я серьезно. – Я тут хотел у вас поинтересоваться… по поводу Шпенглера…