Пространство для человечества - Сергей Синякин

— Это почему же? — возразил Крикунов вежливо. — Я, конечно, пока еще плохо ориентируюсь в происходящем, но по крайней мере предыдущие сезоны доказали, что жить в микромире вполне возможно. Да, все оказалось сложнее, чем думалось, враждебно нас встретила природа, мы от нее такого не ожидали. Но ведь никто и не говорил, что новое дело дастся без сложностей, верно?

Герасимов с превосходством и сожалением смотрел на него.

— Да я не о том, — сказал он. — Я совсем про другое. Даже если освоение Района закончится полной победой, мы все равно будете жить в резервации. И Большому миру нас придется охранять. Кто-то должен будет следить, чтобы на наши пажити небесные не прорвалось стадо бестолковых коров или овец, которые окажутся для нас почище любого стихийного бедствия. Или, не дай бог, на территорию Района, как в прошлом году, забежит бродячая собака, лиса или, скажем, лось забредет. Несколько лет назад сюда пьяная компания заехала, по пьянке по Поселку прокатились. Это же почище любого землетрясения было! Я знаю, что говорю, я сам видел, до сих пор ночами холодный пот прошибает. Вот так оно все и будет, уважаемый. И всю жизнь здесь придется воевать с осами и стрекозами. Может, кому-то нравится драться с ними на встречных курсах, ракеты в брюхо садить, но ведь дело-то совсем не в этом. Нам нужны мирные поселения, которые будут абсолютно безопасны для людей. А мы ведем настоящие боевые действия, и они у нас не обходятся без человеческих потерь. И каждый год мы со страхом ожидаем массового вылета эремитов или кровососов, готовимся к борьбе со странствующей саранчой, следим, чтобы тарантулы в зоне Западных гор не слишком размножились. Даже ежей пришлось отсюда эвакуировать, сводить их количество к минимуму. А Теперь вот гадюки размножаться стали, ведь от естественного врага их избавили. И так будет всегда. Чужой мир, нам к нему в новых размерах просто не приспособиться.

— Не оттуда смотришь, — вмешался в разговор Максимов. — Не оттуда подсчеты ведешь, Игорек. И не путай свежего человека, не надо! Я, конечно, простой пилот, но об этом тоже не раз думал. О перспективах, значит. Я не спорю, сложности есть, так ведь никто другого не ждал. А ты с другой точки зрения на все это взгляни. У нас а четырех поселках проживает почти пятьдесят тысяч человек; и при всем этом пойма пока еще практически не заселена. Чтобы накормить эти пятьдесят тысяч человек, потребовалось почти в сто пятьдесят раз меньше продовольствия, чем ушло бы на эти цели в Большом мире. Да и последнее время мы уже начали обеспечивать себя продовольствием сами. Нам открывается совершенно фантастический мир. Меняется уклад человеческой жизни, Игорек, меняется философия, художественные взгляды, рождается новая литература. Это все здесь, в Районе. Наверху это видят лишь изредка, когда Ляхов выставляет свои картины или издают книги Беберова или, скажем, Линника. И лишь некоторые понимают, что это не фантастика, что это все существует на самом деле.

— Я же не отрицаю всего, — с ленцой возразил Герасимов. — Дело в ином, дело в перспективах. Мне и самому здесь интересно и хорошо, а микробиологам, скажем, или энтомологам так вообще рай! Я говорю, что этот мир нас никогда не примет. Мы привыкли жить в ином масштабе, можем привыкнуть и здесь. Но местная флора и фауна нас никогда не примут. Мы в них не вписываемся, природа нас создала для другого мира. — А мне здесь нравится, — признался Крикунов, ища взглядом Зою. — Мне здесь хорошо. В первый раз я ощутил востребованность. И люди здесь неплохие.

У окна включили магнитофон.

Этой мелодии Лев Крикунов никогда раньше не слышал, но сразу догадался, что рождена она в этом мире мелодия завораживала, заставляла вспоминать луг, и жужжание пчел, и разноцветность луга, и синие небеса над ним, в мелодии было журчание ручьев и слабое клокотание невидимых родников, торжество вечернего хора лягушек, звон комаров над вечерней травой, в мелодии была жизнь лауна, она была чиста и прозрачна, как роса на просыпающемся с рассветом цветке.

— Мальчики, мальчики, — рванулась от окна Зоя. — Хватит спорить, давайте потанцуем?

Надо ли объяснять, что дважды говорить эти слова Крикунову. не пришлось. А если вы еще не забыли дней своей молодости, то вам не придется объяснять и то, что невозможно держать в объятиях девушку, которая тебе сильно нравится, и одновременно размышлять о серьезных философских вещах. Более молодой читатель, который еще ни разу не танцевал с девушкой, должен мне поверить на слово. Так вот, когда ты танцуешь с девушкой, ты думаешь только о ней. Думать о чем-то другом просто невозможно. Да и если говорить честно, не хочется.

14 сентября сорокового года

Глаза некоторых пауков светятся ив темноте похожи на красные огоньки. По высоте, на которой они движутся над землей, можно определить вид паука, но сами воспоминания об этих гнусных тварях не располагают к подобным размышлениям. До зимы еще далеко, но запасы продовольствия у меня велики, теперь главное запасти побольше топлива для будущих костров. Но с этим я как-нибудь справлюсь.

По утрам стало заметно холоднее, но я придумал кое-что и теперь одет довольно тепло. И я неплохо вооружен — у меня есть копье из жала веспа, я изготовил лук и стрелы, наконечники которого изготовлены из заточенных пластинок ракушек, которые можно в изобилии найти на берегу Большого озера, но главное — мое оружие, которым в дауне не владеет никто. Это оружие — огонь, Но в лауне им пользоваться нужно крайне осторожно, в противном случае можно спалить весь этот мир и в пламени погибнуть самому.

Удивительный мир! Если бы не мое плачевное состояние и не одиночество, я был бы очень рад тому, что нахожусь в нем. Сколько открытий я сделал, сколько удивительного встретилось мне во время скитаний в лауне. Будет очень обидно, что в один прекрасный день лаун погребет меня, а ветер разнесет по пойме листки моего дневника. И тогда никто ничего не узнает, еще одна человеческая жизнь — теперь уже моя! — будет прожита зря. Мысль эта угнетает меня, иногда она просто вгоняет меня в депрессию, нагоняет хандру. Но может быть, дело совсем в ином, может, причина моей хандры именно в одиночестве.

Вчера я чуть не погиб, едва не попал в лапы стрекозы. Разность масштабов, к которой я никак не могу окончательно привыкнуть, сыграла со мной злую шутку. Я наблюдал, как из личинки стрекозы появляется стрекоза, как она удивленно поводит по сторонам изумрудными полушариями огромных глаз, как расправляет для просушивания сморщенные и беспомощные еще крылья. Это удивительное зрелище, и я совершенно забыл, что это для нормальных людей стрекоза — изящное и красивое насекомое, в моем нынешнем положении это страшный хищник, столкновение с которым грозит смертью. Так и случилось в этот раз. Крылья очень быстро высохли, стрекоза рванулась со ствола камыша в стремительный полет, и я почувствовал, как цепкие лапы охватывают меня и отрывают от земли. Руки мои оказались зажатыми, и я не мог сопротивляться, но все-таки ухитрился несколько раз ударить стрекозу в туловище своим дротиком.

Безжалостные лапы разжались, и я полетел в бездну. Без сомнения, я бы разбился, если бы не попал в воду. Я погрузился почти до дна, и холод воды привел меня в чувство. Беспорядочно молотя перед собой руками, я вынырнул. Берег был далеко. Но мне повезло, я сумел взобраться на плывущий по воде сухой лист, который прибило к берегу. Если бы ветер дул в другую сторону, я никогда бы не увидел своей родной пещеры и своих запасов. А это грозило мне смертью от голода.