Лучше поздно! - Жиль Легардинье

– Разве вы не должны были мне позвонить?

– Поскольку Ромен все равно возвращался домой, я решила, что будет лучше переговорить лично. Я очень рада знакомству.

– Я тоже…

– У вас странный голос. Вы простудились? Если вы заболели, я знаю одного хорошего доктора!

Она рассмеялась. Так она смеялась, когда была не очень уверена в себе и пыталась это скрыть. В эту секунду к ним присоединился Ромен.

– Здравствуйте, месье. Вижу, она меня даже не подождала. Полагаю, вы уже познакомились?

– Да, все в порядке! – ответила Эмма.

– Не отнимай у доктора слишком много времени.

Молодые люди поцеловались прямо перед носом у Тома, крупным планом. Канат эквилибриста был тоньше некуда, а дно пропасти усеяно острыми камнями.

Заходя в дом, Эмма пристально взглянула на доктора.

– Мы никогда раньше не встречались? Ваше лицо мне как будто знакомо…

– Навряд ли.

– Может, вы читали лекции в нашем училище?

– Нет, не имел чести. Идемте в мой кабинет, там нам будет удобнее.

* * *

Когда они расположились, Тома отметил про себя, что они находятся как раз под той комнатой, где хранились все детские воспоминания его собеседницы. Главное – не думать об этом.

– Итак, нас попросили сделать курсовую по одному из аспектов медицинской практики. Другие выбрали различные виды частной практики, больницы, скорую помощь или прочее в этом роде, но, когда Ромен рассказал мне, что вы работали в зонах конфликтов, я тут же подумала: вот что самое интересное! Тем более что у меня есть на то личные причины…

Тома едва осмеливался на нее смотреть. Столько месяцев он боялся, что она его заметит, любой ценой избегал встречаться с ней лицом к лицу. Ему казалось, что стоит Эмме перехватить его взгляд, как она сразу догадается обо всем, что он от нее скрывает. На этот раз он не мог спрятаться ни за каштаном, ни за пластиковым растением, ни за столбом. Контакт был прямым.

Девушка развернула список вопросов.

– Вы не возражаете, если я буду записывать все на свой телефон?

– Пожалуйста.

Из всех сюрреалистических ситуаций, которые доводилось переживать доктору, эта была хуже всех. Двое людей беседуют. Для одного – это банальная встреча. Для другого – решается судьба. Головокружительный контраст. А пока мозг доктора пребывал на грани взрыва, пальцы Эммы машинально теребили кончики шейного платка.

– Первый вопрос: в каком возрасте вы решили стать врачом?

Тома предвидел этот вопрос и решил, что ответит что-нибудь стандартно-сентиментальное типа: «Мы не выбираем такие профессии, они сами нас выбирают». Наивный глупец. Как можно говорить такими шаблонами с родной дочерью?

– Сейчас уже не вспомню, сколько мне тогда было лет, но прекрасно помню сам момент. Во время одного семейного обеда моя бабушка упала со ступенек террасы и сломала себе шейку бедра – в ту пору я еще не знал, что это такое. Прекрасный солнечный день внезапно обернулся трагедией. Впервые, среди столпившихся вокруг нее взрослых, я увидел эту обычно сильную и веселую женщину лежащей на земле и плачущей от боли. Я до сих пор помню ее лицо, залитое слезами… И в душе, как и тогда, поднимается чувство протеста. Я бы все отдал, чтобы облегчить ее страдания. Я бы очень хотел иметь такую власть. Я не мог выносить свою беспомощность перед ее болью. Мне показалось, что ей стало лучше, когда она взяла за руку какого-то типа в белом халате, приехавшего чуть позже. Думаю, все началось с этого.

Взгляд Эммы посерьезнел. Тома начал опасаться, как бы она не вспомнила об их первой встрече.

– Второй вопрос: в какой момент вы приняли решение уехать из страны, чтобы работать в гуманитарной миссии?

Над пропастью сгустился туман, и канатоходцу стало еще сложнее удерживать равновесие. Она только что спросила его, почему он уехал. В его сознании этот вопрос неизбежно влек за собой другой: как он мог бросить ее мать? Тома сделал над собой огромное усилие, чтобы думать только о формальной стороне ответа. Он отбросил в сторону чувства, словно свору диких псов, пытающихся его разорвать.

– Многие мои однокурсники рассматривали медицину прежде всего как способ хорошо устроиться в жизни. Я, наверное, был наивен, поскольку для меня главным было помогать тем, кто больше всего страдает. Репортажи о народах, истерзанных войнами, никогда не оставляли меня равнодушным. Я не представлял, как останусь здесь, где питьевая вода льется из любого крана, где еда продается на каждом углу, тогда как в других местах все было иначе. Я не смог бы жить так хорошо, пока другие люди умирали. Мне было чуть больше двадцати, и я подумал: если останусь здесь, то моя работа сведется к тому, чтобы делать всем подряд прививки, которые эффективны лишь для банковских счетов лабораторий, либо выписывать противотревожные препараты людям, которые меньше копались бы в себе, столкнись они с настоящими проблемами. Поэтому, не понимая толком, во что ввязываюсь, я завербовался туда, куда никто не хотел ехать.

Тома никогда еще не видел свой пройденный путь так ясно. Его слова настолько впечатлили Эмму, что она изменила свой третий вопрос.

– Куда вы отправились в первый раз?

– В Африку. Восемь месяцев на севере Нигерии, возле границы с Камеруном. Лагерь беженцев из пяти разных стран. Более шести тысяч людей на маленьком пятачке земли. Нас было всего тридцать врачей. В день умирало по пятьдесят человек. Вначале я каждую ночь помогал военным рыть могилы. Под конец братские могилы зарывали бульдозерами, чтобы избежать распространения болезней.

– Вы были к этому готовы? Я хочу сказать, ваше желание помогать давало вам силы вынести все это?

Этого вопроса не было в списке.

– Я продержался до конца своего назначения. Но я не могу сказать, что выбрался из этого невредимым.

– У вас не было желания остановиться, вернуться домой, чтобы выписывать медицинские справки школьникам или делать прививки от гриппа?

– Моя совесть мне бы этого не позволила. Во всяком случае, так я долгое время думал. Сейчас, по прошествии времени, я могу признать, что свою роль тут сыграла немалая доля гордыни. Я бросил все, чтобы уехать. Оставил любимых людей, громко заявил, что еду спасать вдов и сирот. Не мог же я вернуться год спустя, отказавшись от всех идеалов, что так громко декларировал. В двадцать лет трудно признавать собственные слабости.

– Возможно ли снова вернуться к обычной жизни после подобного опыта?

– Не совсем. Это меняет твое восприятие жизни и приоритеты…

Эмма вернулась к списку.

– Прошу меня извинить, я знаю, что мои вопросы несколько наивны, учитывая все, что вы мне рассказываете, но это нужно для курсовой.

– Нет проблем.

– Как вы считаете, какие качества необходимы врачу в гуманитарной миссии?