Первое предательство - Патриция Брей

Нерисса считала, что эти дни прошли, однако недавние беспорядки в Каристосе обеспокоили как ее, так и советников. Брат Никос сразу же перевел вину на Федерацию Седдона и в особенности на леди Исобель, которую обвинил в подстрекательстве и тайном сговоре со всеми, кто противился режиму императрицы.

Правительнице нравилась леди Исобель, или по крайней мере ей нравилось то, что она слышала о характере этой молодой женщины, и выводы, которые сделала после нескольких встреч в стенах дворца. Никос настаивал, что нужно избавиться от этого торгового представителя как можно скорее, однако больше никто из ее советников не видел в седдонийке угрозы. Многие не принимали ее всерьез из-за пола, считая, что не стоит упоминать о ней перед правительницей, которая также была женщиной.

Тем не менее находились и такие, кто хвалил Флёрделис и видел преимущества в сотрудничестве с ней и Федерацией. Начальник порта Септимус мог оправдать свою необъективность выгодными сделками с леди Исобель, которые уже неплохо набили его кошелек. Однако у Нериссы имелись свои причины наладить партнерские отношения между Седдоном и Икарией. Капитанам Федерации в море не было равных, маршруты, разрабатываемые ими, охранялись как государственная тайна. Прошлые попытки открыть все секреты неизменно терпели неудачу, тем не менее, каждый раз, когда корабль Седонна позволял икарийским купцам или солдатам ступать на борт, появлялись новые возможности добыть знания. Она не позволит лишить собственное государство перспектив исследования морских пространств. Нерисса решила действовать в отношении седдониики только в случае неопровержимых доказательств.

И все же если Федерация не стоит за волнениями в Каристое, то кто тогда? Сколько врагов избежали ареста за долгие годы? Что заставило их снова активизироваться? Неужели они действительно нашли претендента на трон? Неужели наступила расплата за помилование Аитором? Даровав принцессе Каллисте и ее дочерям жизнь, император позволил себе крайне великодушный жест милости, дав понять, что ему нечего бояться со стороны бывших правителей Икарии.

Аитор Второй последовал примеру отца, и когда Нерисса взошла на трон, она посчитала, что нет причин менять статус-кво. Возможно, Люций — праправнук Каллисты, однако уже сто лет прошло с того времени, как кто-то из его кровных родственников вступал на престол, к тому же глупо чего-то ожидать от постоянно вопящего младенца. Императрица проявила милосердие, позволив наследнику Константина жить, а также продемонстрировала предусмотрительность, настояв, чтобы ребенок воспитывался под постоянным присмотром при дворе.

К сожалению, Люций допустил ошибку, приняв сострадание за слабость. Вместо того чтобы отблагодарить Нериссу за щедрость, он позволил увлечь себя людям, которые искали только выгоду. И за свою глупость принц заплатил необычайно высокую цену. Многие считали, что наследник Константина погиб от пыток в камерах дворца, и императрица не сделала ничего, чтобы развеять эти слухи.

Правду, что Люций избежал ее правосудия, знали только сама Нерисса, брат Никос и несколько приближенных советников. Шесть лет назад, когда восстание было предотвращено, последователи принца отвернулись от него, надеясь купить прощение, предоставив тело мятежника. Смертельно раненный, тот ускользнул из цепких лап предателей, чтобы в итоге оказаться у Ученых Братьев. Решив отомстить, он раскрыл перед смертью имена прежних союзников, и, естественно, Нерисса с умом воспользовалась предоставленной информацией.

Придется теперь вернуться к протоколам допросов — может, тогда они чего-то недосмотрели. Под подозрением находились многие, но доказательств не хватало. Необходимо провести повторное расследование и быть настороже, пока не появятся сомнения в их преданности. В последний раз Нериссу застали врасплох, однако теперь она в полной готовности. За трон императрица готова пойти на многое, Даже самой орудовать хлыстом.

Есть время для добра и милосердия, а есть для жесткой дисциплины и наказания своенравных детей. Икарийцы покорятся и последуют за хозяйкой-императрицей, а со временем даже научатся благодарить ее за заботу.

Наконец-то он дома. Уже много лет Джосана неумолимо тянуло к месту, которое ассоциировалось с безопасностью: к белокаменным стенам и тихим дворикам коллегии. Чем ближе они подъезжали к Каристосу, тем больше его охватывало нетерпение.

Прежней ночью монах даже не мог уснуть, зная, что предстоящий день приведет их в столицу. Бесконечное хождение из угла в угол рассердило Майлза. В последнее время тот спал беспокойно, будто ожидая нападения. Тогда брат попытался медитировать, но сосредоточенность не приносила удовлетворения. Может, из-за предвкушения скорого возвращения домой. А может, давление Другого, который беспрестанно волновался, прячась за мыслями Джосана. Какой бы ни была причина, с каждым часом было все труднее оставаться спокойным, хотя раньше состояние гармонии казалось естественным.

Тогда брат решил переключиться на воспоминания о Каристосе: идеальный порядок в библиотеке, низкий гул голосов братьев, воспевающих Богов-Близнецов, ощущение холодного мрамора под ногами. Он перенесся из коллегии на большую аллею, мысленно прошелся по улице Триумфа, которая простиралась от главной площади до центрального холма, где находились императорские дворцы и окружавшие их государственные строения.

Воображение открыло Джосану следующую сцену: он стоит на балконе, на самом высоком этаже, наблюдая за городом, расположившимся перед ним и будто скатывающимся к центральному порту. Солнце ярко блестит на белокаменных стенах, создавая впечатление, будто город только построили. На короткое мгновение у Джосана мелькнула мысль, что именно такой вид наблюдает императрица, выглядывая из окон своих комнат. Видит ли она город, задумывается ли о судьбах людей, заключенных в беленьких домишках? Или ее мысли только о богатстве и собственной власти?

Это видение заняло все внимание, но, очнувшись, брат подумал, насколько глупы такие размышления. Как он мог знать, о чем думает императрица? Джосан всего лишь монах, привыкший к послушанию, а не лидерству, к тому же все исследования, которые им проводились когда-то, касались науки, а не политики.

Впрочем, прибытие в Каристос явно не относится к акту послушания. Брат Никос строго-настрого запретил ему возвращаться, но наверняка, когда услышит обо всех злоключениях, то примет причины, вынудившие Джосана вернуться. И если единственное, о чем стоит волноваться монаху, это наказание, то его можно считать счастливчиком. Он все больше убеждался, что провалы в памяти скрывают знание о каком-то чудовищном преступлении.

Что, как ни удивительно, лишь увеличивало желание вернуться к Братьям. Джосан устал защищаться от самого себя, будто не в состоянии принимать собственные решения. Тогда монахи приютили Джосана, и, вероятно, тот запутавшийся человек, который лишился их заботы шесть лет назад, сильно нуждался в управлении. Теперь он изменился и больше не хотел защиты — единственное, чего он желал, это правды. Не имеет значения, насколько неблаговидной она окажется. Брат считал, что двигаться вперед невозможно, не зная своего прошлого.