Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Командиру эскадрона в таком случае связь жизненно необходима, вот и приходится по его требованию лезть в самое пекло, искать место разрыва, таща на себе катушку с кабелем. Из таких выходов часто уже не возвращаются.

Настало время заменить выбывших телефонистов, и я отправился на передний край.

На этот раз на передовой было затишье, изредка раздавались короткие пулеметные очереди, минометы молчали. Я без опаски, даже не пригибаясь, дошел до хода сообщения, вырытого в полный профиль.

Место телефониста — рядом с командиром эскадрона. Я занял окопчик, вырытый моим предшественником, отправленным в тыл из-за ранения, и подключился к связи.

В пределах полка все его подразделения (штаб, НП, эскадроны, полковая батарея и другие) связаны общей телефонной сетью. Все переговоры командиров и команды, поступающие от КП (командный пункт), слышны в телефонной трубке. Поэтому телефонист — самый осведомленный о происходящем в бою, не исключая командира эскадрона, которому передается трубка, только когда ему нужна связь со штабом или когда его вызывают вышестоящие начальники.

Слушая эти переговоры, я поневоле отвлекался от происходящего рядом и меньше реагировал на постоянный обстрел. При смене позиций тащил провод, вытягивая его из катушки, к новому расположению комэска, отрывал окопчик, устанавливал телефон и сообщал на НП (наблюдательный пункт полка), что связь установлена.

Постепенно я втянулся и шел на передний край почти как на работу. Наиболее опасными для жизни, конечно, были выходы на восстановление разорванной связи. Но и они отходили на второй план под влиянием нечеловеческой усталости и постоянного недосыпания.

Все то время, когда я оказывался в наиболее опасных ситуациях, меня почему-то не оставляло убеждение, что смерть меня минует и я переживу войну. И действительно, я столько раз чудом оставался цел, что, казалось, меня опекает некий ангел-хранитель. Началось с чудесного освобождения Ростова — первого крупного города, отбитого у врага с начала войны, и разгрома захватившей его вражеской группировки. Это избавило меня от участи, постигшей оставшуюся в городе семью Файкиных.

Через некоторое время полы моей шинели оказались простреленными несколько раз, осколок рядом разорвавшегося снаряда порвал хлястик шинели, прошил и шинель, и телогрейку, прорезал наполовину брючный ремень на спине. Чуточку пониже — и позвоночник. Известно, какие могли быть последствия.

Самое трудное было преодолеть инстинктивный страх и заставить себя вылезти из окопа на открытое место под минометный или артиллерийский обстрел и, взяв в руку телефонный кабель, отправиться вдоль него, отыскивая место разрыва. Далее, как казалось, приспособившись к складывающейся обстановке, ползешь, одолеваемый лишь одной мыслью — скорее бы найти обрыв. Карабин, надетый через плечо, сковывает движения, катушка с кабелем цепляется за кусты и обрывки колючей проволоки.

Вот наконец обрыв: конец кабеля — в руке. Теперь: где же другой конец? Редко удавалось обнаружить его неподалеку, если обрыв произошел из-за попадания мины или снаряда. Но если кабель порвали танки, поиски другого конца оборванной связи становятся смертельно опасной проблемой. Лежа, прижимаясь к земле при разрывах снарядов и вое приближающихся мин, ничего вокруг не разглядишь. Закрепив чем попало найденный конец, приподнимаешься, оглядывая местность. Если не удается разглядеть, приходится, подавляя страх, ползать, а то и вставать на ноги, чтобы обследовать ближайшую местность.

Найдя другой конец оборванной сети, зачищаешь его и конец кабеля, вытягиваемого из катушки, ножом. Оба конца перед местом сращивания связываешь узлом, зачищенные концы соединяешь и обматываешь изоляционной лентой. Затем ползешь обратно к оставленному месту разрыва и сращиваешь с надставленным концом линии связи.

Кажется, все. Можно ползти обратно к своему кажущемуся таким безопасным окопчику. Этот путь почему-то представляется еще более продолжительным и опасным: ничто не отвлекает от воя приближающихся мин, каждая из которых как будто предназначена тебе. Шорох артиллерийских снарядов не страшен, он слышен тогда, когда снаряд уже пролетел мимо или дальше.

Ползешь, отсчитывая метры, а в сознании растет тревога: а не было ли и других разрывов? Что, если приползу и окажется, что связи по-прежнему нет?

Тогда — вновь вылезать под огонь, искать другое место обрыва.

Бывает, что второй конец оборванной линии не от нашей линии связи, а оставшийся от ранее существовавших сетей…

В таком случае приходится вылезать второй раз, таща на себе еще и телефонный аппарат, чтобы на месте обрыва присоединиться к сети и убедиться в ее принадлежности.

За небольшое время моего пребывания в роли телефониста был случай, достойный упоминания.

Этот участок фронта несколько раз менял хозяев, переходя из рук в руки: то здесь сидели немцы, то мы.

Очередной раз порвана связь. Мой тогдашний напарник, пожилой татарин, к сожалению, не помню его фамилию, по имени, кажется, Талгат, пополз на поиск места обрыва. Найдя и устранив обрыв, он натолкнулся на немецкий кабель.

Надо добавить, что немецкий кабель был значительно лучше: красного цвета, в обмотке из какого-то похожего на современную синтетику материала. Поэтому его часто и охотно использовали, когда он попадался в руки, и наши телефонисты. Опасаясь нарушить чью-то связь, Талгат, не разрывая линии, зачистил от изоляции кусок кабеля, присоединил к нему конец из катушки и, разматывая ее, пришел к нашему окопу.

Присоединили телефон и услышали… немецкую речь!

Сидевший рядом командир взвода лейтенант Казбеков потребовал:

— А ну-ка, дай мне трубку.

Он слушал некоторое время, затем, дождавшись паузы, заорал в трубку:

— Эй, фриц! Пошел на!..

Послушав, протянул трубку мне. В ней звучала раздраженная тирада, в которой различались знакомые слова: «Иван, швайне, ферфлюхте хунд!»

О случившемся сообщили на НП полка. Оттуда пришел, скорее, приполз офицер разведотдела штаба. Приготовился слушать и записывать, но трубка замолчала.

— Вот черт! — сказал он. — Нужно было бы выслать туда к месту соединения разведчиков, могли бы захватить «языка».

Дни и ночи, проведенные на переднем крае в роли эскадронного телефониста, наполненные фронтовым бытом при ежеминутном ожидании казавшегося неизбежным конца, теперь, через много лет, вспоминаются как один непрерывный бесконечный день. Рассказывая об этом времени, я сознательно умалчиваю о страшных эпизодах гибели и мучений своих товарищей, случавшихся рядом. Мне трудно это объяснить читателям, но каждый такой случай, всплывающий в памяти, до сего дня вызывает во мне тяжело переживаемую нервную реакцию: ощущение того, что такое же ежесекундно ожидает тебя, не покидает меня и до сих пор.

Поэтому в дальнейшем я остановлюсь лишь на некоторых событиях, особенно запомнившихся.

Таков и эпизод у деревни Хатки (сейчас она находится в зоне, пораженной радиацией при аварии атомного реактора Чернобыльской АЭС).