Хиппи - Пауло Коэльо

У двух женщин сияли глаза. У Мари и Карлы. Никто не спросил, почему, а они и не подумали объяснить.

– Теперь расскажи про свой день.

Пауло с Карлой тоже выбрали место, где подавали спиртное, и уже выпили по стакану вина.

Пауло предложил вначале сделать заказ, а поговорить потом. Карла согласилась. Теперь, когда она, наконец, стала настоящей женщиной, способной любить всем своим существом, не прибегая для этого к наркотикам, вино превратилось просто в часть ритуала.

Она уже знала, что ее ждет. Знала, о чем зайдет разговор. Знала с той самой минуты, когда они так восхитительно любили друг друга накануне – тогда ей захотелось разрыдаться, но она решила принять свою судьбу, как если бы все было давно предначертано. Всю жизнь она мечтала только об одном – о том, чтобы огонь охватил ее сердце, – и мужчина, бывший с нею и в ней, дал ей это. Но когда она накануне призналась ему в любви, его глаза не засияли, как ей рисовалось в ее воображении.

Она не была наивной девочкой, к тому же, она получила то, чего хотела больше всего на свете – она не блуждала больше в одиночестве по пустыне, но текла, словно вода в Босфоре по направлению к бесконечному океану, где встречаются все реки, и теперь она никогда не забудет ни Стамбула, ни тощего бразильца, ни его – не всегда внятные для нее, – речи. Он совершил чудо, но ему не нужно было об этом знать, чтобы чувство вины не вмешалось в его планы.

Они спросили еще бутылку вина. И только тогда он заговорил.

– Когда я пришел в Культурный центр, безымянный человек был там. Я поприветствовал его, но он не ответил мне на приветствие, его глаза были уставлены в одну точку, и все его состояние было похоже на транс. Я опустился на колени и попытался освободить голову от мыслей и начать медитировать, войти в соприкосновение с душами тех, кто танцами и песнями прославлял там жизнь. Я знал, что безымянный человек раньше или позже выйдет из транса, поэтому дожидался – то есть, не то, чтобы «дожидался» в прямом смысле этого слова, я будто бы полностью отдался текущему мгновению, не ожидая абсолютно ничего.

Громкоговорители стали созывать город к молитве, человек вышел из транса и сотворил один из пяти дневных ритуалов. И только тогда заметил меня. И спросил, зачем я вернулся.

Я сказал, что провел всю ночь, вспоминая нашу встречу, и что я хотел бы посвятить себя суфизму. Мне очень хотелось рассказать ему, что я впервые в жизни любил, – потому что в постели, когда я был внутри тебя, я словно бы вышел из собственного тела. Никогда в жизни со мной не было ничего подобного. Но я решил, что это было бы неуместно, и ничего не стал рассказывать.

– Читай творения поэтов, – прозвучал ответ безымянного человека. – И хватит с тебя.

– Нет, не хватит, я нуждаюсь в дисциплине, в правилах, в месте, где я могу служить Господу, находясь как можно ближе к миру. До того, как прийти сюда впервые, я восхищался дервишами, танцующими и впадающими в транс. Теперь мне нужно, чтобы моя душа танцевала со мною вместе.

Мне придется ждать тысячу и один день, чтобы это произошло? Прекрасно, я подожду. Я много пожил – должно быть, вдвое больше, чем мои соученики по колледжу. Теперь я могу себе позволить потратить три года жизни на то, чтобы попытаться впасть в транс, подобный трансу танцующих дервишей.

– Друг мой, суфий – сын настоящего момента. В нашем словаре нет слова «завтра».

– Я знаю. Меня беспокоит только, должен ли я принять ислам, чтобы учиться суфизму.

– Нет. Ты должен дать один лишь обет – отдаться Божественному пути. Видеть лицо Бога в каждом стакане воды, поднесенном к устам. Слышать Его голос в голосе каждого нищего, просящего милостыню на улице. Все религии проповедуют это, и ты должен дать лишь этот обет – и никаких других.

– Мне пока еще недостает твердости, но с твоей помощью я надеюсь прийти туда, где небо встречается с землей – к человеческому сердцу.

Старец без имени сказал, что может мне помочь в этом, если я отрину всю свою прежнюю жизнь и буду послушен ему во всем. Если научусь просить милостыню, когда кончатся деньги, поститься, когда потребуется, ходить за прокаженными и обмывать их язвы. Проводить дни, не делая абсолютно ничего, уставясь в одну точку и раз за разом повторяя одну и ту же мантру, одну и ту же фразу, одно и то же слово.

– Продай свою мудрость и купи уголок в своей душе, чтобы заполнить его абсолютом. Потому что мудрость мужчин и женщин есть безумие перед лицом Бога.

– На мгновение я усомнился, что мне под силу все это – должно быть, он просто хотел проверить, готов ли я к абсолютной покорности. Но я не расслышал в его голосе ни тени колебания, и понял, что он говорит серьезно. И я знал, что хотя мое тело вошло в этот зеленый, разрушающийся зал с его разбитыми витражами, сквозь которые не проникал свет, потому что близилась гроза…

Я знал, что хотя мое тело вошло в зал, моя душа задержалась на пороге, решив вначале посмотреть, куда все повернет. Дожидаясь того дня, когда я совершенно случайно загляну в этот зал и увижу здесь других людей, кружащихся вокруг себя – и это будет не более, чем прекрасно поставленный балет. Мне было нужно не это.

Я знал, что если я сейчас не приму условий безымянного человека, другого раза не будет – дверь закроется передо мной, даже если я буду свободно входить и выходить, как это произошло в первый раз.

Безымянный человек читал в моей душе, видел мои сомнения и метания, но ни разу не показал, что готов в чем-то пойти мне навстречу – или все, или ничего. Он сказал, что ему надлежит вернуться к медитации, но я попросил, чтобы прежде он мне ответил на три вопроса:

– Берешь ли ты меня в ученики?

– Я беру в ученики твое сердце, я не могу отказать тебе в этом – в противном случае моя жизнь станет бесполезной. У меня есть два способа показать Богу свою любовь: первый – это возносить ему хвалы денно и нощно в тишине и пустоте этого зала, но это не нужно ни мне, ни Ему. И второй – петь, плясать и показывать всем Его лицо, отраженное в моем ликовании.

– Берешь ли ты меня в ученики? – спросил я еще раз.

– Птица с одним крылом не может летать. Учитель-суфий – ничто, если не может никому передать свой опыт.

– Берешь ли ты меня в ученики? – спросил я в третий и последний раз.

– Если завтра ты войдешь в эту дверь, как входил два дня подряд, я возьму тебя в ученики. Но я почти уверен, что ты пожалеешь об этом.

Карла налила вина им обоим и коснулась своим стаканом стакана Пауло.

– Мое путешествие кончилось, – повторил он, видимо, усомнившись в том, что она правильно его поняла. – Мне нечего делать в Непале.

Он был готов к слезам, к взрыву ярости, к отчаянию, к эмоциональному шантажу, ко всему, что можно было ждать сейчас от женщины, сказавшей прошлой ночью «Я тебя люблю».

Но она только улыбнулась.

– Я никогда не думала, что сумею полюбить кого-нибудь так, как я люблю тебя, – сказала Карла после того, как они осушили свои стаканы, и она снова их наполнила. – Мое сердце было запечатано, но это не имеет никакого отношения ни к психологам, ни к дефициту каких-то там веществ в организме. Я никогда не сумею объяснить того, что произошло, но в какой-то момент, не могу сказать точно, в какой именно, мое сердце открылось. Так что, я буду любить тебя до конца жизни. Я буду любить тебя в Непале. Я буду любить тебя, вернувшись в Амстердам. Когда я, наконец, влюблюсь в кого-нибудь другого, я буду по-прежнему любить тебя, может, просто немного не так, как сегодня.