Мой учитель Филби. История противостояния британских и отечественных спецслужб, рассказанная с юмором и драматизмом - Максим Баженов

Первый год лондонской командировки мы с семьей провели в квартире на Мелбери-Роуд, недалеко от уютного Холланд-парка. Она досталась нам по наследству от предыдущего собкора моей газеты.

Хозяина, профессора даже не знаю чего, я никогда не видел. Он преподавал в Америке, в Стэнфордском университете и отношения с постояльцами своей лондонской квартиры поддерживал исключителыю по переписке. Именно благодаря ему, вынуждавшему меня постоянно и упорно практиковаться в написании писем, я блестяще овладел эпистолярным жанром на английском.

Хозяин-профессор оказался неимоверным скрягой. Стоило мне сообщить ему, что пора бы раскошелиться на покупку новых занавесок, которые разваливаются от ветхости, он в ответ прислал длиннющее письмо на тему, что не может такого быть. Занавески приобретены менее тридцати лет назад. По всей видимости, порывы ткани вызваны недостаточно аккуратным обращением с ней.

И так вот по каждому ничтожному поводу. Письма писались чрезвычайно вежливым и изящным английским языком, изобиловали юридическими терминами и ссылками на законодательные акты чуть ли не со времен Вильгельма Завоевателя. Поначалу я был в отчаянии, постоянно лазил в словарь, чтобы расшифровать эти замысловатые послания, но постепенно научился отвечать в том же канцелярском ключе, не забывал элегантно вставить своему визави пару ехидных шпилек. Таким вот образом я усовершенствовал свои письменные навыки, но мало чего сумел добиться от скаредного профессора в материальном плане и в конце концов решил сменить квартиру.

Букет персонажей с Вестборн-Террас

Вторым лендлордом опять оказался представитель академического мира – принципал женского колледжа, расположенного недалеко от Лондона.

Профессор Джон Редферн и его жена, приятные пожилые интеллигенты, с удовольствием сдали нам свою старомодную, типично английскую квартиру в старинном викторианском бслоколонном доме на Вестборн-Террас, что между северной оградой Гайд-парка и вокзалом Пэддингтон.

С четой Редфернов у нас сложились гораздо более теплые отношения.

Джон не был маниакальным Плюшкиным, но кое-какие тараканы были и в его поступках. Однажды, например, я телефонировал ему, что серьезно засорились водосточные трубы, проложенные прямо под полом гостиной.

– Нет проблем, – бодро отреагировал профессор. – Завтра приедут водопроводчики и все починят.

На следующий день действительно приехал минивэн с бригадой из трех человек. Они достали обычные допотопные трос и вантуз и начали шуровать ими под ковролином гостиной, ничем не отличались от нашего сантехника дяди Васи.

Пока эти люди работали, я спросил, откуда они. Оказалось, что из Глазго.

– Позвольте, – поразился я. – Но ведь это же миль четыреста-пятьсот от Лондона. Какой смысл так далеко ездить на обслуживание клиента?

– Это вы у мистера Редферна спросите, – услышал я. – Он наш старинный клиент еще со времен, когда жил в Шотландии, и с тех пор пользуется нашими услугами, где бы ни находился.

Похоже, что многие обитатели дома на Вестборн-Террас были со странностями. Как-то в один из первых дней прекрасным солнечным утром я распахнул окно спальни, выходящей в маленький двор-колодец.

В этот самый момент откуда-то сверху, обильно обрызгав меня, пронесся поток мочи. Кто-то с верхних этажей выплеснул содержимое ночного горшка. Выругавшись и переодевшись, я снова подошел к окну и увидел в нем задницу полицейского, забиравшегося по пожарной лестнице наверх.

Позже я узнал, что в полицию моментально сигнализировали соседи, тоже, видимо, пострадавшие от злополучного горшка. Выяснилось, что на последнем этаже обитал выживший из ума дед, практически лежачий больной, который, видимо, путал окно с унитазом.

Странным был и сморщенный старик-поляк, занимавший квартиру этажом ниже. Бывший воин Армии Крайовой, сражавшейся с фашизмом на стороне западных союзников, осел в Лондоне и доживал свой век в полном одиночестве. Он бывал несказанно рад возможности побеседовать с любым человеком, тем более с русским, интересующимся историей русским. Я узнал от него массу интересных, ранее не известных мне фактов о войне. Мы часами просиживали в его неуютной, затхлой берлоге. Он говорил по-польски, а я по-русски.

Странное дело, мы отлично понимали друг друга.

Еще ниже жила известная писательница Джермейн Грейер, одна из самых ярких представительниц феминистского движения Великобритании. Крупная, неопрятная женщина с седеющими, никогда не крашенными волосами, хотя в то время ей было всего-то лет сорок пять.

Иногда у нас с ней завязывались споры о роли мужчин и женщин, и Джермейн, в частности, рьяно отстаивала право слабого пола на курение.

– Мои легкие ничем не хуже мужских, так почему же вам можно, а мне нет?! – с пафосом вопрошала она.

В другой раз я услышал от нее:

– Почему я должна поступаться своим естеством и брить подмышки?

Только ради того, чтобы доставить удовольствие мужчинам? Не дождутся!

Не знаю, как другие, но я не стал дожидаться и после этой фразы старался избегать ее общества.

Этажом выше пашей квартиры располагалась, вероятно, самая приятная соседка, благообразная старая дама миссис Йохансен, которая до ухода на пенсию долго работала директрисой одной из престижных частных школ для девочек. Благодаря чаепитиям с ней мы узнали если не все, то очень и очень многое об английской системе образования. Как-то раз в пылу полемики я заметил, что не считаю социально справедливой систему частных школ. Ведь платить за обучение в них могут только богатеи.

Миссис Йохансен моментально парировала:

– Не могу согласиться с вами, Максим. В моей школе было немало выходцев из малообеспеченных семей. Дело, мой дорогой, не столько в деньгах, сколько в ценностях и приоритетах. Если отец и мать всерьез настроены на то, что дети должны получить солидное образование и таким образом добиться лучшей по сравнению с родителями жизни, то в подавляющем большинстве английских семей найдутся деньги на хорошую школу. Можно, например, и кредит взять. А вот если на первом месте идут развлечения родителей, ежедневные посиделки в пабе, выезды на курорт и покупка всяких там видеомагнитофонов, то, конечно, не до хорошей школы.

Впоследствии я неоднократно имел возможность убедиться в том, что в общем и целом миссис Йохансен была права.

На первом этаже под нами жил еще один любопытный персонаж, молодой, лет тридцать с хвостиком, щеголь и мачо по имени Мартин, обладатель шикарного красного спортивного «Порше».

Наше знакомство состоялось у дверей его квартиры, когда он, возвращаясь с элитной рыбалки, протянул нам огромного судака и заявил:

– Берите и ешьте. А то ведь я один и готовить как следует не умею.

Жена тут же пригласила его на ужин.

Вечером он отведал рыбину, приготовленную моей супругой, и многозначительно шепнул мне на ухо: