Энгус. Первый воин - Орландо Паис Фильо

Я оставался в Кайр Гвенте больше года, и если мои подсчеты правильны, то в ту зиму начала 871 года мне исполнился двадцать один год.

Но вот пришли неожиданные и страшные вести о новом чудовищном нападении норманнов. К нам вдруг прибыли разведчики с южных границ. Они были вне себя от ужаса и горя, и принцессы приняли их немедленно.

— Говори же, Мэлгвин! — приказала Гвинет, выпрямившись во весь рост, и я в очередной раз поразился ее подлинно королевской осанке.

— Король саксов Этельред и его брат Альфред столкнулись с датскими полчищами неподалеку от холмов Белой Лошади.

— Говори же нам все! — приказала Гвенора, пока Гвинет отдавала распоряжения отряду разведчиков, чтобы те проскользнули к Родри, великому королю, и передали ему страшные новости.

— Датчан было много, а боевой дух саксов слаб, но Этельред и Альфред настаивали на сражении во что бы то ни стало. Огромные отряды датчан вел сам Хальфдан Рагнарссон и с ним другой король по имени Багсак.

Кровь моя закипела, и голова закружилась. Даже простое упоминание имени моего врага привело меня в ярость, я не мог держать себя в руках. Я почувствовал, что дрожу с головы до ног.

— Датчане разделились на две армии: большая — с двумя королями, а меньшая — под командованием нескольких ярлов. Саксы сделали то же самое, одной армией командовал Этельред, другой — Альфред. Говорят, что последний даже не смог дождаться брата, который молился перед сражением, и ринулся на датчан как дикий медведь.

Я представил себе, какова же должна была быть сила веры этих королей, которые молятся даже перед сражением, и задумался о том, неужели все христианские правители имеют такую привычку, — или это особенность только короля саксов.

Измученным людям принесли по большой кружке эля, но они пили и говорили одновременно, вытирая рты грязными рукавами.

— Нападение Альфреда оказалось столь стремительным, что датчане даже не поверили в его серьезность… Потом подоспел и Этельред. Он видел, как его брат гонит норманнов, и решил поддержать атаку, но…

Может быть, он опоздал, потому что так глубоко погрузился в молитву, подумал я.

Рассказчик с трудом сделал еще глоток, словно глотал не жидкость, а целую сливу, и снова вытер рот рукавом.

— Но датчане ускользнули. Они не были разбиты! Их больше, гораздо больше нас, и позиция у них лучше, и пусть они убежали, но они невредимы и непременно предпримут новое нападение!

— Вспомни все в подробностях, Эйвин, — велела Гвинет. — И пошли письмо с двумя гонцами и четырьмя лошадьми к королю Родри. Вы расскажите ему все, что рассказали нам. И торопитесь!

И вот мир, царивший так недолго, снова рухнул. Все было сломано и поругано, и над нами вновь повис страшный меч войны… Море крови, горы трупов. Казалось, что теперь божественное провидение помогает лишь язычникам. Порой мне даже думалось, что ад насилия не кончится никогда. Но надо было двигаться вперед и начинать свое дело. Я был уверен, что как только Айвар и Хальфдан будут убиты, армия потеряет свой пыл, ярлы начнут драться из-за власти, все разобьются на небольшие и спорящие друг с другом отряды — и тогда…

Я с горечью и скорбью поведал Гвинет о своем предназначении. Я сказал ей, что таким образом отомщу и за те унижения, которые пришлось перенести ей с Гвенорой. Сказал и о том, что не могу допустить, чтобы они повторились еще раз, а потому, несмотря на нашу любовь, первым моим долгом является месть за отца. И это теперь не только дело моей чести, но и моей веры. Ведь сам Ненниус говорил мне, что, уничтожив убийц отца и тех, кто опоганил и истерзал всю Британию, я исполню закон справедливости, а не только насыщу собственную месть.

Поначалу принцесса не хотела меня и слушать, но потом согласилась, что, может быть, это действительно остановит страшную волну насилия, и потому стоит попробовать. Горе ее было неизбывно, но я пообещал ей, что обязательно вернусь.

— Душа моя принадлежит Богу, Гвинет, но сердце — только и навсегда тебе, — сказал я ей.

Мой отъезд из Кайр Гвента был еще печальней, чем проклятое приключение на арене. Все вышли провожать меня, аббат Мэйбон дал мне свое благословение, Гладвин крепко обнял и вручил прекрасный кинжал. Но Гвинет… Несмотря на ее мужество, я чувствовал, что она держится из последних сил. С моим уходом она теряла часть своей жизни.

Я получил и другие чудесные подарки, причем большую часть из них сделала именно принцесса Гвинет. Однако сильнее всего меня поразила Гвенора, которая поднесла мне изумительные поножи. Гордая принцесса вручила мне их со словами:

— Это для твоей безопасности.

В этом акте я почувствовал заботу и благодарность, ибо Гвенора понимала, что я буду мстить и за то, что погубило ее юность.

Подарки же Гвинет оказались самыми щедрыми и красивыми. На всех их красовалось изображение дракона — символа этой местности. Возлюбленная преподнесла мне два железных забрала в форме драконьей головы; шлем, украшенный драконьими крыльями, и железные оплечья в форме когтей, предназначенные для того, чтобы защитить меня от вражеского меча и особенно от ударов в шею. И самым роскошным подарком стал ее платок, который ей подарил сам король Маур.

— Носи его с собой всегда и везде, Энгус! А я буду ждать тебя, буду с нетерпением ждать того дня, когда ты вернешься, и союз наш станет вечным.

Она поцеловала меня, и слезы наши смешались.

Затем, обещая вернуться, я сел на лошадь и покинул Кайр Гвент, отправившись искать свою судьбу.

Я смотрел на дорогу, которая вилась передо мной как змея, и время, проведенное с Гвинет, казалось лишь сном. Сном, который я отложу пока в самый драгоценный уголок моего сердца, в лучший его уголок, и никогда не забуду. То внимание и нежность, которыми она окружила меня, и моя собственная любовь к ней дали мне силы и возможность выполнить свое предназначение. Но отвечаю теперь за свои действия лишь я один, один отвечаю и за причину, и за следствия моей судьбы. Вдалеке от возлюбленной реальность быстро проникла ко мне в сердце и воцарилась там, подмяв под себя все остальное. Я по-прежнему не мог смириться со смертью Морского Волка, и меня не отвлекли от этого даже все уроки святого старца. Я вспоминал отца, который всегда казался мне таким неуязвимым! В груди у меня снова начинала ныть рана от потери отца и героя, образца человека и воина, а главное — того, кого я буду чтить вечно.

Мои чувства становились все сильнее, и в унисон с ними крепчал ветер. Этот свирепый ветер пронизывал даже кожу, и мне казалось, что сама буря судьбы рвет меня на части. Я почему-то желал теперь этих бурь, словно они могли помочь мне исполнить задуманное: уничтожить этих ублюдков, этих проклятых конунгов. За моей спиной стояли теперь не просто защита и помощь Гвинет, но и ощущение, что эта мужественная женщина может, если понадобится, вдохновить меня убить хоть дракона. О такой помощи женщины обычно не говорят в мужской компании, но она более реальна, чем восход солнца.