От марксизма к постмарксизму? - Йоран Терборн

Возвращение сексуальности также очевидно в актуальной марксистской и постмарксистской философии в ее напряженной поглощенности психоанализом. Жижек – лаканианец; недавняя работа Лакло о популизме затрагивает лакановский objet petit a290и другие темы учителя. Балибар запоздало последовал за своим учителем; Альтюссер проявил свой интерес в изучении Фрейда и Лакана – к примеру, в работе «Три понятия политики» – пускай и в аккуратной и избирательной манере291.

Отдавая дань уважения сетям

Классическая социологическая теория XIX века фокусировалась на социальной связности, различая «ассоциацию» и «сообщество». Социология середины XX века главным образом концентрировалась на «группе», «первичной» или «вторичной», и организациях. В последнее время сеть заменила понятие структуры организации в социальной теории. Сетевой анализ социальной связности восходит к социальной психологии, прежде всего в «социометрических» исследованиях дружбы антропологами и социологами семьи. В США понятие также было взято на вооружение в исследованиях распространения идей. С 1960‐х годов его использовали для развития математических моделей доступа, распространения и анализа властных структур в расширяющемся числе областей, от цепочек вакансий до сексуальных контактов и глобальных паттернов поведения в городах. Ключевыми теоретическими фигурами в этой области были Харрисон Уайт и его ученики292. Понятие сети добралось до широкой аудитории в 1980‐е годы через исследования бизнес-менеджмента, которые пытались понять и обобщить успех Toyota и других японских корпораций. Дальнейший интерес подогревался, конечно же, революцией в электронике и Интернетом. Майкл Манн сделал «сеть взаимодействия» центральным, хотя и не строгим понятием в своей монументальной работе о власти, стремясь избежать любого системного или ограниченного понятия «общества»293.

Сети более обширны и открыты, чем группы и организации. Они фокусируются на индивидуальных акторах и их ресурсах, а не на сформировавшихся коллективах. Также они формируют рыночные и бюрократические каналы, движения и классы. В таком виде сети являются весьма важными социальными связями, образовывающими комплекс недостаточно связных социальных систем. Они выходят на передний план в современной социальной теории, и их анализ следует рассматривать не только как порожденный интеллектуальными открытиями, но также как индикатор изменений в социальных отношениях. Постмарксистский социолог Мануэль Кастельс ясно сформулировал понятие «сетевое общество» в важной работе по социальному анализу, отталкиваясь от новых менеджериальных концепций и информационных технологий. При этом он даже не пытался соотнести их с предшествующей социальной теорией294. С этого момента «сеть» стала ключевым аналитическим понятием во влиятельном неомарксистском предприятии Хардта и Негри «Империя» (2000) и «Множество» (2004). В этих работах глобальный суверен и его противоположность представлены как сетевые силы. Вместе с тем, будучи критически важным социальным теоретизированием для пост- и неомарксизма, сама «сеть» не имеет политической принадлежности. Также она не была подвергнута какой-либо аналитической критике или внимательному рассмотрению с позиции обнаружения пределов ее проницательности и границ ее несомненной плодотворности. Это понятие пока что наслаждается безмятежностью медового месяца своего появления.

Политические экономии

Европейский западный марксизм всегда относился к политической экономии с некоторой настороженностью, и не удивительно, что это усилилось в последние десятилетия. Впрочем, есть и исключения из этого правила, среди которых можно назвать экологически ориентированный анализ мировой экономики Эльмара Альтфатера295. До своей преждевременной смерти несколько лет назад Эгон Матцнер продолжал классическую центрально-европейскую традицию марксистского анализа экономики. Англосаксонский радикализм, напротив, всегда содержал сильное течение критической политической экономии как марксистской, так и немарксистской. В то время как сильное воодушевление либеральной экономикой со стороны британских левых неорикардианцев 1960‐х годов – вышеупомянутые дебаты английского и американского Кембриджей о теории капитала – не выглядит предложившим какую-либо критику господства и самоуверенности либерализма, радикальная политическая экономия в англосаксонском мире все еще очень продуктивна. В последние годы ее главные достижения рождались из междисциплинарного взаимодействия экономики и истории, экономики и политической науки, экономики и философии.

Сознательный, неортодоксальный мир-системный анализ был живительной силой для критического социального анализа. Развитый в середине 1970‐х годов Валлерстайном и др. и в настоящий момент распространенный на новые области Арриги, он также оказался стимулирующим для коллег вне школы, которые были часто не согласны с исходными посылками. Хотя социологи и находятся на первых ролях, сам анализ преимущественно экономический и исторический, в то время как его внимание к глобальным отношениям сил/власти добавляет критически важное политическое измерение. К слову, этот подход оказался более плодотворным, чем резкие погружения в теории глобализации. С уникальным чувством осознания границ «себя» в истории Валлерстайн уже предупредил своих последователей и сторонников о грядущей кончине проекта в его первоначальном виде; основой для его предвидения была именно степень успеха и имплицитное признание жизнеспособности глобального анализа296. Можно было бы добавить, что, единожды признав планетарный мир в качестве центрального и наиболее важного фокуса для социального анализа, следует ожидать развития разных подходов к глобальным исследованиям.

Тезисы Арриги и Валлерстайна о надвигающемся конце света были упомянуты выше. Две другие значимые, но гораздо более приземленные комбинации экономики и истории избегают эпохальных утверждений и спекуляций на тему глобальных сдвигов власти. Роберт Бреннер, заработавший себе имя трудом об истоках капитализма, которые были настолько прогрессивными, что породили «дебаты Бреннера», обсуждаемые нами в главе 2, создал экономическую историю послевоенного развитого капитализма, «Экономику глобальной турбулентности» (2006)297. Движущей аналитической силой здесь – усиливающейся из‐за изобилия эмпирических данных и их темпоральных чередований – является тенденция к появлению избытка производственных мощностей и снижению нормы прибыли. Ученый из Оксфорда, Эндрю Глин, предложил сжатое и легкое в чтении обозрение последних тенденций в развитии капитализма и их воздействия на благосостояние людей298. Бреннер предсказывает продолжающуюся турбулентность; Глин видит нисходящие тенденции и перспективы для рабочих в богатых странах и заканчивает постановкой вопроса о значении будущего роста, делая выбор в пользу удивительной утопии или, по‐другому, «ухода в отставку», «базового дохода».