Частичка тебя. Мое счастье - Джина Шэй

– У меня встреча, – отвечаю без особой охоты, – водителя я отпустила. Меня обещали подвезти.

– Ясно, – он коротко кивает, ни на секунду не отрывая от меня своих глаз.

Это уже не смешно! И не красиво – так таращиться!

Только я намереваюсь ему об этом сказать, как ресторанная дверь снова радостно хлопает и в холл со свежим ноябрьским ветром вламывается Берг.

– Ты даже меня встречаешь! Теперь верю, что соскучилась! – восклицает и лезет обниматься.

– У тебя лапы холодные, – шиплю Бергу на ухо.

Чувствую себя ужасно.

Потому что все это – на глазах у Ника. И он по-прежнему не двигается с места, глядя на меня.

Ну а чего я хотела? Чего ждала?

Ничего не ждала. А хотела…

Это не важно.

Расслабляюсь, позволяю Диме увлечь меня в зал. Надеюсь, что Ольшанский сейчас быстренько решит свои вопросы и уедет. Так мне было бы проще.

Проще…

Кажется, не один Козырь не хочет упрощать мне жизнь. Сама моя судьба желает, чтобы мне не сиделось на попе ровно.

Конечно же, Ольшанский проходит в зал. Конечно же – занимает столик. Всего в двух столиках от нас. И продолжает смотреть прямо на меня.

Нет, все-таки нужно было настоять на нейтральной территории!

Господи, что я творю?

Сам понимаю, что самое лучшее, что я могу сделать в данный момент – это свалить нахрен с горизонта. Дать Энджи её вожделенное спокойствие, которого она так хочет, но в итоге…

Сижу.

Смотрю.

Хочу сдохнуть.

Как-то так странно они уселись, что я вижу две повернутые ко мне спины. И парочка за столиком склонилась друг к дружке, обсуждают меню, посмеиваются, толкаются локтями.

Что-то где-то кипит. Или это мой мозг достигает точки плавления?

Это ведь не откровение – что у Эндж может быть мужчина. У молодой, привлекательной, самодостаточной женщины не может не быть поклонников. И само их отсутствие за то время, что я её знаю, знак исключительно того, что она не испытывала в них внутренней потребности.

Хотя нет. Испытывала. Только не в ком-то со стороны. Во мне.

И я ничего ей не давал.

Стоит ли удивляться, что все я просрал? Настолько, что она словно мантру твердит: “Ты мне не нужен”, не допуская и мысли, что может меня волновать.

Сам идиот, что уж. Столько времени выжидать, столько времени телиться, столько времени болтаться из стороны в сторону…

Сам же все давно понимал. Понимал, что только она и нужна, что только её и ищу в любой другой, и все что надо – только сказать ей об этом.

Но нет ведь, трусил.

Именно в её глазах хотелось отражаться сильным, безукоризненным, надежным. А не тем, кто не способен даже подарить желанного ребенка. Бракованным от рождения. А сейчас… Уже никому не нужны признания. И даже чудо, наше с ней напополам, никак нас не объединяет.

А ведь могло бы.

Открой я рот хоть на пару лет пораньше.

– Николай Андреевич, – над моим ухом нерешительно покашливает официантка Настя – я уже минут десять просто сижу и смотрю прямо перед собой. Смотрю и пытаюсь не видеть, как мужчина рядом с Энджи склоняется к ней ближе и жалит в щеку губами. Это мог бы быть дружеский жест, если бы он не задержался вблизи её кожи, со вкусом втягивая запах духов.

– Николай Андреевич, – Настя нерешительно теребит меня за плечо. Я с удивлением обнаруживаю в пальцах вилку. Гнутую. Я держался за неё, как за якорь.

Вот ведь черт, докатился!

– Принеси мне эспрессо, – поднимаюсь со стула. Руки смертельно чешутся, но объективно понимаю – Эндж не скажет мне спасибо, если я сейчас, как будто случайно, дам в морду её кавалеру. Ничего этим не добьюсь. Лучше уйти. Хоть и для того пока, чтобы руки помыть. Выиграть себе хоть минуту. Мысли охладить…

Планировка у ресторанного санузла простая. Общий короткий коридор с раковинами, две двери – с мальчиком слева, с девочкой справа.

Никуда не уйду, подхожу к раковине, мечтаю стечь в неё и залиться по самые гланды ледяной водой. Может, тогда думать станет проще наконец?

– Ольшанский, что мне нужно сделать, чтобы убедить тебя уйти сейчас?

Голос Энджи звучит за моей спиной неожиданно, как раскат грома темной зимней ночью.

Оборачиваюсь, смотрю на неё.

Пришла. Смотрит на меня с вызовом. Руки на груди скрестила.

– Хорошо выглядишь, – это я сказал ей сегодня. Так даже Тимирязев писал мне, предупреждая, что у Энджи явно какая-то не деловая встреча. Но это совершенно не характеризует ничего.

– Ты такая красивая, что дышать вблизи тебя совершенно не хочется, – выдыхаю прежде, чем успеваю сообразить, что никому сейчас не нужны эти признания, – и не только сегодня, если хочешь знать. Всегда такая.

Она молчит.

Стоит, вся напряженная, напружиненная, кулаки сжимает.

– Да как ты смеешь?– шепчет яростно. – Как тебе наглости хватает на это? Неужели ты настолько сволочь, Ольшанский, что все, что тебе надо – измучить меня до предела? Мытьем или катаньем, неважно – лишь бы ничья.

– Эндж…

– Не подходи!

Не могу. Говорил уже, что не могу. И все, на что меня хватило – дистанция, пока она в больнице лежала. Потому что видел результаты её анализов. Потому что видел, что есть и нехорошие звоночки. Потому что смертельно боюсь за последний свой шанс на чудо.

Добоялся уже с Юлей, но в случае с Эндж все как раз прозрачно. У меня есть все, от скриннингов до простейших анализов. И прекрасно обрисована мне общая картинка.

Жаль только, надолго этого знания не хватает.

Две недели выдержал, сейчас – срываюсь.

Безумие одолевает.

В жопу правила. Если все они ведут сюда, туда где я остался жалким зрителем с заднего ряда жизни моей Энджи – туда им и дорога. Дальняя и темная.

Подхожу к ней вплотную – нет больше сил терпеть хоть какое-то расстояние между нами. Осторожно касаюсь бледной от кипящей внутренней ярости кожи. Её дрожь ощущаю.

– Я не хочу тебя огорчать, Энджи, – сознаюсь устало, – знаю, что я в этом не преуспел. Но так или иначе я хочу совершенно другого.

– Ну давай, удиви меня, – она кривит губы с бесконечным раздражением, – чего же ты хочешь, Ольшанский?

– Чего я хочу? – повторяю эхом. – Чего я хочу, когда вижу тебя с любым другим мужчиной? Это ты хочешь знать?

– А ты время тянешь, потому что формулировки для ответа никак не выберешь? – Энджи обдает меня истинным своим бешенством. – Так не удивляйся потом, что пока ты со словами находился, Берг успел машину прогреть.