Библиотека географа - Джон Фасман

— Могу я задать вам вопрос? По поводу того, что засело у меня в мозгу после разговора с Джозефом?

— Ну конечно.

— Почему он называл вас дядюшкой Абом?

— Все очень просто. При рождении меня нарекли Авраамом. Я изменил это имя на Антон, когда поступил в Лейденский университет. Соответственно мои родители, дедушки и бабушки, тетушки и дядюшки звали меня Ави; университетские друзья и коллеги в Уикендене — Антон. Что же касается моей жены, младших родственников и близких друзей — то они знают меня как Аба. Абсурд, правда? В свою защиту могу лишь сказать, что в те годы менять имена было в духе времени.

— Впечатляет. Меня лично всегда называли Полом. Могу я задать вам один вопрос?

— Мне кажется, вы его уже задали. Будем считать, что вы хотели сказать «еще один». Что ж, задавайте.

— Вы сказали, что профессора Пюхапэева не уволили потому, что он находился в штате. Но какое это имеет значение? Профессоров сплошь и рядом увольняют за опрометчивые высказывания или за один лишь намек на сексуальное домогательство. А в данном случае имела место стрельба из окна факультета. Не говоря о том, что он почти не преподавал и никого по научным вопросам не консультировал. В газеты это не попало, но копы-то знали. Почему, спрашивается, от Пюхапэева не избавились втихую, не поднимая шума?

Профессор вытер губы салфеткой и вылил в свой бокал остатки вина из бутылки.

— Скажите, журналисты действительно используют выражение «не для печати», или так бывает только в кино?

— Нет, мы и вправду так говорим.

— Отлично. В таком случае то, что я вам сейчас скажу, не для печати. Согласны?

Я кивнул.

— В первый раз Ян выстрелил из своего пистолета в январе девяносто пятого года. Попал в кошку и до смерти напугал ночного сторожа департамента. Возглавлял факультет тогда профессор Кроули, который в свое время помог Яну попасть в штат, хотя у многих имелись значительные сомнения относительно его вступления в должность профессора в университете такого, как наш, калибра. Гамильтон поддержал кандидатуру Пюхапэева, и только благодаря этому Ян получил место в штате.

Итак, когда Ян выстрелил из пистолета в первый раз, Гамильтон не пожалел усилий, чтобы замять инцидент и сведения о нем не просочились в газеты. Не представляю, как он убедил полицию не передавать информацию в прессу, но нисколько бы не удивился, узнав, что значительную роль в этом сыграли деньги. В конце концов, это Уикенден. У меня сложилось впечатление, будто об этом инциденте знали всего четыре профессора факультета, включая меня самого. Это можно назвать остаточным влиянием славы, которой в свое время пользовался Гамильтон Кроули, хотя он и сейчас считается местной знаменитостью. Эта слава привлекла к нему множество студентов и всеобщее внимание и он ясно дал понять, что если против Яна — его протеже, как он считал — будут предприняты какие-то действия, он уйдет из университета. Не знаю, какая репутация у Гамильтона среди студентов сейчас, но, пожалуй, его влияние никто не оспаривает и по сию пору. В связи с этим администрация преследовать Пюхапэева не стала; он лишь заверил, что носить пистолет в университет больше не будет, мы же пообещали хранить по этому поводу молчание.

Три года спустя, в конце лета, как раз перед возвращением студентов в университет, Ян повторил свою эскападу, то есть снова выстрелил. Было темно, за окном метались тени — должно быть, ему что-то померещилось. На этот раз, правда, пуля поразила не кошку, а крышу «мерседеса» профессора Кроули, когда тот в нем находился. Кроули не пострадал, но ужасно перепугался и стал настаивать, чтобы Яна уволили, посадили в тюрьму, оштрафовали… Короче, потребовал для него всех мыслимых кар, за исключением, пожалуй, четвертования или утопления. Тогда заведовал факультетом я. Хорошо это или плохо, но я сделал то же самое, что и Гамильтон, то есть надавил на администрацию; сказал, что если мы прибегнем к репрессиям против Пюхапэева, то информация о прежнем — за неимением более деликатного слова придется использовать это — «заговоре молчания», связанном с первым инцидентом, обязательно всплывет на поверхность. Не скрою, я хотел избежать скандала. Таким образом, с Пюхапэева снова взяли обещание пистолет на факультет не носить, полиции вторично принесли извинения, журналистам посоветовали не беспокоиться, а редакторов местных газет — все они почти без исключения выпускники Уикенденского университета — опять умаслили и упросили данную информацию игнорировать. В результате дело, как и в прошлый раз, спустили на тормозах.

Все это было сопряжено только с одним странным событием. Когда я сказал Яну, что, какой бы скандал в связи с этим ни разразился, он сразу же отправится в тюрьму, если продолжит носить при себе пистолет, мне на следующий день пришло послание от Вернума Сикля.

— Это имя кажется мне знакомым.

— Да, такое имя, раз услышав, не забудешь. Оно будто из романов Диккенса, сказали бы вы, имея склонность к банальностям, в каковом случае я вряд ли пригласил бы вас на ленч. Но это к слову. Как бы то ни было, Сикль считается одним из лучших и, безусловно, дорогих адвокатов по уголовным делам в Новой Англии. Обычно он представляет интересы крупнейших кланов, подвизающихся на ниве организованной преступности, но время от времени выступает и на стороне политиков, вольно или невольно оказавшихся замешанными в каком-нибудь нашумевшем деле. Ну так вот: мистер Сикль предложил мне больше не запугивать его клиента профессора Яна Пюхапэева, пообещав в противном случае вчинить иск мне, факультету истории, а также университету за попытку оклеветать его доверителя. Он также заявил, что если я предприму какие-либо действия, основываясь на слухах, то… Короче, пообещал, что со мной случится нечто ужасное — и так далее, в том же духе. Кроме того, известил меня, что хоть наш университет и является частным учебным заведением, он тем не менее получает федеральные гранты и муниципальную поддержку, по причине чего связан Четвертой поправкой, запрещающей проводить личный досмотр его клиента или обыск у него в кабинете. Не знаю, насколько эта аргументация соответствовала истине, но вид, несомненно, имела солидный. На мой взгляд, это была типичная угроза под прикрытием юридических терминов. Но она сработала: Ян сохранил свое место, и хотя с тех пор больше не стрелял, я готов прозакладывать последнее су, что пистолет при себе все-таки носил.

Вмешательство Сикля заинтриговало меня, поскольку свидетельствовало, что Ян Пюхапэев вовсе не такой непрактичный старый чудак, каким представлялся. Конечно, он мог узнать имя Сикля из многочисленных публикаций, но дело в том, что письмо пришло слишком уж быстро после инцидента. Это означало, что они, возможно, познакомились гораздо раньше. Но, как я уже сказал, все это не для печати.

— Знаете что, профессор? Я был бы не прочь воспользоваться этой информацией. И как вы понимаете, не для некролога. Эта история заинтриговала меня ничуть не меньше, чем вашего племянника. Согласитесь, здесь есть-таки нечто странное. Насколько понимаю, я не должен упоминать вашего имени в связи с этим делом. Но это и необязательно. Я просто могу сослаться, скажем, на «одного из коллег» или на «некий университетский источник». Но как бы то ни было, ссылок и цитат в этой истории не избежать.