Закон семьи - Анне Штерн

и раздражение, сказала Хульда. – Тебе все доверяют, с первых секунд, разве ты не знаешь? Я же не могу пассивно созерцать, как ребенок бесследно исчезает. Кто знает, что произошло? Может, его похитили, может быть, семью шантажируют…

– Тогда это дело полиции.

Хульда цокнула языком:

– У полиции другие дела в этом аду, папа. Посмотри, что делается на улицах! – Она вспомнила, что рассказывал Карл. – Нехватка персонала в полиции граничит с безумием. Одним ребенком больше, одним меньше, это не интересует сейчас никого.

– Ты хорошо разбираешься в вопросе, – констатировал Беньямин, едва уловимо подмигнув. – Это тебе твой кавалер рассказал, с которым я до сих пор не имел чести познакомиться?

Хульда смущенно улыбнулась, подумав о том, что уже два дня не получала весточки от Карла. Будто со времени глупой ссоры в зоопарке никто из них не хотел делать первый шаг, даже если в конце они кое-как уладили конфликт. Хульде было любопытно, увидятся ли они в среду: это была их маленькая традиция ходить в среду вечером в кинотеатр.

– Ну что, ты поможешь мне? – нетерпеливо спросила она, потому что ей вдруг все показалось слишком затянутым. Ей надоело упрашивать.

Проникавшее сквозь стеклянную крышу солнце ушло, цвета на полотнах вокруг сделались сумрачными и тусклыми.

Отец пристально посмотрел на Хульду, наморщив лоб и спросил:

– С кем ты вообще хочешь поговорить, еще раз с матерью ребенка или с очаровательной свекровью?

– Наверное, лучше всего с раввином. – ответила Хульда.

– С раввином? – брови отца полезли наверх.

По какой-то причине Хульда смешалась:

– Да, Эзра… я имею в виду, раввин Рубин. Я его встретила в квартире Ротманов, он, по всей видимости, имеет большое влияние на всю семью.

– И не только на нее, – пробормотал Беньямин. Или Хульда ослышалась? Громче он сказал: – Хорошо, позвони этому раввину и спроси, поговорит ли он с нами. Но не на этой неделе: у меня столько заседаний по поводу будущей выставки, а частные уроки поглощают оставшееся время. Позже, хорошо?

Хульда намеревалась протестовать, но закусила губу. Это было бессмысленно: сколько раз ей пришлось разбить нос, чтобы понять? Она догадывалась, что отец не будет сопровождать ее, даже позднее. Беньямин Гольд желал проявить дружелюбие, но в конце, образно говоря, всегда соскакивал с едущей кареты и увиливал от неприятного дела. Это был обычный сценарий, Беньямин Гольд хороший товарищ, но не поддержкой в трудную минуту. Очевидно, ему делалось некомфортно от необходимости внедряться в личное пространство еврейской семьи, он опасался выглядеть пафосным, поучающим и высокомерным. Хульда могла его понять. В конце концов, у него не было серьезной привязанности к Ротманам, а к ребенку и подавно. Но Хульда – другое дело!

Кто, если не она, сможет что-то сделать? Только тот, кто всем сердцем при деле, способен повлиять на ход событий. Действительно наступила пора серьезно заняться поисками ребенка. Она, Хульда, единственная надежда, оставшаяся у малыша.

Ей внезапно захотелось скорее уйти – тратить время на изящную живопись Хульде совершенно не хотелось.

– Прости, – сказала она, – но у меня еще встреча с пациенткой. Мне нужно идти. Мы пообедаем в другой раз, хорошо?

Она заметила разочарование отца, но оно, согласно ожиданиям, было незначительным.

– Хорошо, крошка Хульда, – произнес он, мыслями находясь уже в другом месте. В предстоящем разговоре с коллегой, с учеником, с заслуживающим восхищения директором академии. В следующей задуманной картине, следующей статье, которую стоило написать.

Эта странная отдаленность была и раньше знакома Хульде: флюидный дух улетучивался, в то время как тело отца, его львиноподобные шевелюра и борода все еще наполняли пространство. Беньямин Гольд не был человеком, которого возможно было удержать, который сдерживал обещания или излучал постоянство. Он был отцом, умевшим окрылить, но не защитить. Она осознала это много лет назад.

Улыбаясь, она поцеловала отца в обе щеки. От него пахло дорогим порошком для бритья и терпентином.

– До свидания, папа. Будь снисходителен к своим ученикам.

Беньямин помахал рукой. Он остался, а Хульда поспешила мимо мраморных бюстов и золотых рам через колонный зал на улицу, навстречу реальности.

20

Среда, 30 октября 1923 г.

Эзра Рубин стряхнул невидимую пылинку с белой рубашки и направился к двери. Полчаса назад он вернулся из молельни, где с мужчинами общины читал минху, послеполуденную молитву. Сейчас он собирался спокойно приготовить чай и послушать музыку, его единственное личное пристрастие. Но энергичный стук помешал этому.

Открыв дверь и увидев молодую женщину в косо сидящем платке на голове, Эзра чуть не засмеялся. Он мог бы догадаться, что такой стук в дверь очень подходит ей, хотя видел эту женщину всего один раз. Настойчивую и сильную.

Он незаметно пригладил густую рыжую бороду и как можно спокойнее сказал:

– Добрый вечер, фройляйн Гольд. Чем обязан?

– Разрешите войти?

Эзра вежливо отошел в сторону:

– Пожалуйста. Мой дом – ваш дом. Только боюсь, что вы привыкли к лучшему.

Пожав плечами, показывая, что комфорт его жилища ее не интересует, Хульда вошла – и все же осмотрелась с неподдельным любопытством. Эзра тоже окинул взглядом меблированную комнату, будто глядя на нее глазами Хульды. Он снимал только одну комнату в квартире, но в распоряжении имелась мини-кухня и собственная, примыкающая к комнате, ванная, поэтому у него не было причин жаловаться. Мебель здесь скорее всего не менялась десятилетиями, но ему нравились темный деревянный шкаф, полированный стол и резные узоры на спинке кровати. Кровать была спрятана в нише за темно-коричневым бархатным пологом.

– У вас есть пианино? – спросила Хульда.

– Совершенно верно, фройляйн Хульда, – с удовольствием произнес Эзра. Ему так нравилось ее имя! – Вы удивлены, не правда ли? Оно досталось мне от дяди, который тоже был раввином, кстати, очень известным, в Лемберге. Дядя оставил его мне в наследство, и я за очень большие деньги перевез его сюда. А теперь у меня почти не остается времени играть на нем.

– Как жаль. – Хульда подошла к инструменту, на котором горели две свечи в глиняных подсвечниках, нежно погладила корпус из мореного орехового дерева, словно он был живой.

Эзра поймал себя на том, что пялится на нее.

– Можно предложить вам напиток? – быстро спросил он.

Молодая женщина мгновение постояла в нерешительности. Потом сняла пальто, проворно сложила и почтительно кивнула.

– Чаю? – поинтересовался Эзра. – Я как раз собирался поставить чайник.

– У вас найдется что-нибудь… другое? – с виноватой улыбкой спросила Хульда.

– У меня есть красное вино. Подарок семьи, старшего сына которой я недавно благословил на женитьбу. Будете?

– С удовольствием, – сказала Хульда.

И Эзре стало понятно, что ей хотелось немного