Закон семьи - Анне Штерн

этими необычными глазами, которые продолжали испытующе смотреть на него.

– Это беззащитный младенец, – напористо сказала Хульда, – он заслужил, чтобы мы попытались найти его и вернули матери. Даже если она сейчас слишком слаба, чтобы взять инициативу в свои руки. Как раз поэтому!

Эзра сделал глубокий вдох. И без того ситуация сложная, однако эта красавица акушерка все еще более усложняла.

Хульда глотнула вина, поставила бокал на стол, и тогда раввин увидел, как дрожат ее руки. – Иногда, – тихо сказала она, – я даже думаю, что вы замешаны в пропаже ребенка. Чтобы уберечь вашу дорогую общину от позора или что-то в этом роде.

Эзра осторожно переспросил:

– Вы действительно так думаете?

С серьезным выражением лица Хульда покачала головой:

– Нет, я не могу себе такого представить. Вам не идет жестокость.

Чтобы скрыть смущение, Эзра дотронулся пальцем до клавиши пианино. Старый инструмент издал мягкий звук. Он нажал еще несколько клавиш и прислушался к тому, как внутри корпуса маленькие молоточки ударяли по струнам.

– Что это за музыка? – спросила Хульда.

Эзра заметил, что она выпрямилась и внимательно слушала.

– Просто мелодия, – он убрал пальцы с клавиш и пожал плечами.

– Сыграйте ее еще. Пожалуйста.

Эзра с удивлением посмотрел на акушерку. Ее щеки раскраснелись от вина. Длинные ресницы отбрасывали тень на светлую кожу.

– Только если вы снимете этот дурацкий платок, – сказал он, удивившись, что Хульда тут же его беспрекословно сняла, смущенно тряхнув темными волосами.

– Так лучше?

– Разумеется. Так вы больше похожи на саму себя.

Прежде чем Хульда бы успела напомнить Эзре, что он не мог знать, какая она, молодой раввин развернулся к пианино и заиграл. Поначалу скованно, будто играя для своего строгого русского учителя заученную пьесу и не зная, хорошо ли. Но потом он расслабился и позволил пальцам летать по пожелтевшей клавиатуре из слоновой кости. Одна из «до» нижних октав была расстроена, и уже давно, но у него не было средств позвать настройщика. Приходилось обходиться тем, что имелось, и ему почти казалось, что фальшивое бряцание одной ноты делало музыку еще гармоничнее.

Когда пьеса закончилась, он повернулся к Хульде. Женщина сняла сапоги и уселась на кушетке, поджав под себя ноги. Эзра снова сравнил ее со школьницей, умным, ранимым, упрямым ребенком.

– Вы тоже играете? – спросил он, чтобы нарушить странную тишину.

Хульда покачала головой, и Эзра заметил тень сожаления на ее лице.

– Нет. Когда я была маленькая, меня начинали учить музыке. У нас дома стоял рояль. Он принадлежал моему отцу. Он взял его с собой и с тех пор…

Она прервалась, и Эзра не решился спросить, куда отец забрал инструмент маленькой девочки.

– Но я люблю слушать музыку, – сказала Хульда, – даже очень. – Она медлила, и румянец снова появился на ее лице. – Мне понравилось вас слушать, когда вы недавно пели для малыша. У вас красивый голос, он трогает до глубины души. – Она поспешно закрыла рот и, казалось, всеми силами старалась не говорить дальше.

– Знаете, я много упражнялся, – скромно сказал Эзра. – Пение входит в образовательную программу раввинов. Но я считаю, что музыка оказывает оздоравливающее действие, она устанавливает связь между людьми. Лучше слов, которые часто приводят к недопониманию. Она как мост к чему-то большему над нами и где у нас всех есть место.

– К Богу, вы имеете в виду?

– Возможно. Или к чему-то другому, что дремлет у нас внутри. Словно все мы носим в себе воспоминание, которое начинает трепетать при звуках музыки.

– Да, – только и сказала Хульда. Ничего больше, но Эзра чувствовал: она точно поняла, что он имеет в виду.

– Музыка всегда была необходима нашему народу. Она поддерживала нас на протяжении столетий гонений, преследований, отчаяния. Где бы ни жили евреи, они постоянно пели, сохраняя таким способом псалмы и пронося их через свои скитания по миру. – Молодой раввин указал на книгу в дорогом кожаном переплете, лежащую на высоком столе в углу комнаты. – Даже Библия полна различных музыкальных инструментов. Шофар, телячий рог, на котором играли наши предки, киннор, на котором играл царь Давид. Бронзовые кимвалы служителей храмов. И музыка постоянно помогала религии, обволакивала слова Создателя красотой и не давала им уйти в забвение.

Он замолчал, опасаясь, что слишком много болтает. Но во взгляде Хульды не читалось ничего, кроме интереса, словно он затронул в ней что-то.

Хотя его внутренний голос предупреждающе подавал сигналы, Эзра Рубин встал и подсел к ней на кушетку. Хульда осталась в своей расслабленной позе и, казалось, не имела ничего против. Они молча сидели рядом, допивая вино. Эзре показалось, что он чувствует тепло этой женщины, хотя между ними оставалось полметра расстояния. И он намеревался во что бы то ни стало сохранить эту дистанцию. Даже если ему стоило усилий не прикасаться к ее руке, лежавшей на потертой обивке.

Наконец Хульда подняла на него взор.

– Вы мне поможете? – спросила она, ее голос приобрел деловой тон.

Эзра пожал плечами.

– Я наведу справки, если это вам поможет. Может быть, кто-то видел младенца или слышал, что он появился в чьей-то семье. Но я не могу вам ничего обещать. Вы знаете, квартал Шойненфиртель как густые заросли: они защищают отдельного индивидуума от опасности извне, но хранят секреты от посторонних. Способности держаться вместе мы обучились за много столетий. Это наша воля к жизни. А что касается младенца… Скажите, почему вас так волнует его судьба? Вы ведь, так же как я, только один раз его видели.

Хульда, точно воин перед сражением, выдвинула вперед подбородок.

– Очень просто. У него есть только я. Если я его отпущу, он упадет в бездну.

Раввину пришлось признать ее правоту.

Их взгляды встретились, и в Эзре проснулось бесконечное сожаление. Сожаление, что он должен упустить возможность, потому что в противном случае это положит конец его нравственной чистоте. Он сожалел о проходящем моменте, потом взял себя в руки и встал.

– Мне пора в синагогу, – сказал он. – Приближается время вечерней молитвы, и меня ожидают. Вас, конечно, тоже где-то ожидают, не правда ли, фройляйн Гольд?

Он увидел, как Хульда вздрогнула. Очевидно, она вспомнила о чем-то важном, торопливо вскочила и взглянула на запястье. Но на нем не было часов.

Поймав вопросительный взгляд раввина, она объяснила:

– У меня их украли, я еще до сих пор не привыкла. В последнее время у меня много чего пропало.

Эзра указал на тикающие часы:

– Почти восемь.

– Тогда мне пора, – Хульда наклонилась, чтобы надеть обувь. – Кстати, – добавила она, – вы знакомы с соседями Ротманов? В квартире этажом ниже?