Плоды свободы - Яна Горшкова

Князь обратил взор на Золотую Луну. Она росла, превращаясь из узкого серпика в лодочку, чтобы через пару недель стать золотым небесным яблоком. Но и сейчас был отчетливо виден крылатый совиный силуэт на фоне ее желтоватого сияния.

Аластар допил дедово чудесное вино, наслаждаясь каждым глотком.

«К богине, так к богине», – решил он и отправился разыскивать маршала Кана. И удивительное дело, впервые за четверть века почувствовал себя свободным.

Нет, князь вовсе не собирался менять планы. Что решено, то решено.

– Возвращались бы вы в Амалер, сир, – предложил Илдред Кан. – А я уж как-нибудь сам с Херевардом разберусь…

Одноногий полководец надирался тоже в одиночку. А вот на радостях или так же, как Эск, с горя – по Носатому Филину не понять. Пунцовая физиономия непроницаема, точно каменная стена молельни, лишь опасный оранжевый отсвет в прищуренных глазах – знак того, что открылись Кану в эту ночь кой-какие секреты.

– Оттепель на носу, культей чую. Будем барахтаться в грязюке еще месяц.

Аластар саркастично ухмыльнулся. Что-то подобное он ожидал услышать.

– Дожидаться, когда армия вернется во главе с Идгардом и попросит меня отплыть в неизвестные дали и никогда не возвращаться, да?

Но фельдмаршала не так-то легко было смутить, а намеков он предпочитал не понимать вовсе.

– Сказать по правде, сир, я не вижу ничего хорошего в том, чтобы укреплять трон кровью сына, – сказал он и взгляда не отвел.

– В таком случае, пусть он покажет себя в деле.

– Херевард его сожрет с потрохами. Вы этого хотите? Чтобы потом прихлопнуть самого Благословенного? Хорошо рассчитано… Хотя… ведь с этой оттепелью все и так по-вашему повернулось. Чего ж еще надобно?

Разумеется, в иное время можно было бы вступить в спор или увести разговор в иную плоскость, но только не сейчас, когда все чувства смертных обострены до предела.

– Значит, богине угодно, чтобы мы не торопились приносить победу над Херевардом моему сыну на подносе и прямо в постель, как он привык, – отрезал Аластар.

– Меллинтан не настолько жестока к детям своим, – покачал хмельной головой Илдред.

Он налил себе еще стакан, давая понять, что не намерен прекращать своего занятия. Пока не закончится ночь, он будет пить наедине со своими мыслями.

– Он такой же диллайн, как и мы с вами, Илдред.

Носатый вдруг вскинулся на эти слова, как сыч на шорох в подлеске, чуть не выронив питье, ожег сюзерена златым пламенем глаз и прошептал одними губами:

– Мы – алфер, я… алфер. Но вы… вы по-прежнему мой князь.

Отдышавшись и притихнув после беседы с богиней, эрна Кэдвен вернула себе способность соображать. И тут обнаружила, что уж который час сидит, скрестив ноги, прямо на снегу и до рези в глазах созерцает танец лун – всех четырех! – в черном небе. Неспешно и торжественно они клонились к закату, а по их тропе, вслед за предрассветной густой темнотой, в холмы Янамари прокрался ветер. Сперва робкий, неуверенный, он дохнул невозможным в середине зимы теплом, будто проверяя свою силу – слегка, чуть-чуть… Грэйн повела носом, недоверчиво хмурясь. Ветер был не просто теплым, он…

И тут невесомый поцелуй превратился во влажную оплеуху. Осмелев, весенний гость взвыл на сотню волчьих глоток, и прижатые в испуге уши ролфийки различили за этим воем тяжелое жаркое дыхание Своры, и смех Морайг – Госпожи ветров. Он ведь летел с моря, этот ветер, и нес тяжелые тучи, полные дождя, а не снега, и запах водорослей, выброшенных штормом на скалы дальних островов. Он клекотал стаей хищных птиц, шипел, будто клубок потревоженных змей, и выл голосами родными и далекими.

Каменные кости Тэлэйт сейчас, верно, содрогаются от ударов волн. И Сэйвард тоже не спит, даже если не стоит вахту. Какой уж тут сон! Цел ли военный шлюп Е.С.О «Юркий», не разметало ли его в щепы ликование богов?

И горы Конрэнта тоже дрогнули и стряхнули снеговые шапки. Лавины устремились вниз по склонам, а грохот там теперь, верно, такой, будто идут бои. И если ничто не помешало, близнецы, Вигдайр и девочка, должны быть нынче в поместье своего отца. Свора Фрэнгена у его очага. Все правильно: и очаг тот неплох, и Фрэнген заслужил преданность близнецов побольше, нежели их бешеная мать. Ее гордости довольно и Сэйварда, а младшие… Любить их на расстоянии оказалось гораздо приятней и естественней, чем когда щенки тявкали, путались под ногами и норовили цапнуть за ляжки. Стены и кровля имения Фрэнген крепки, снегопад и буран не страшны им, а склонов, таких, чтоб опасаться лавин, нет поблизости. И что бы ни открылось им в эту ночь, это только между ними и богинями. Пусть их. Не пропадут.

Ролфи очень часто бывают фаталистами. Сказано же: в неравном сражении положись на богов. Им лучше знать, на что ты годен, а на что – нет. А предстоящее Грэйн сражение по всем приметам выходило неравным. Разглядывая серые стены Этенхари, самое время вспомнить о тех, кто зажжет по тебе родительский огонь. Уж что-что, а огонь бы тут точно не помешал. От каливы даже на расстоянии в четверть лайга разило старым склепом: давным-давно истлевшая плоть, кости, ставшие трухой, пыльные пологи многовековой паутины, сырость, плесень и мокрицы по углам. И даже не будь на то божественной воли, одна лишь брезгливость заставит выжечь эту обитель тлена и гнили, а стены сровнять с землей.

Однако желание – это одно, а осуществление оного – совсем иное. Если бы целью Грэйн было просто изничтожение каливы и ее обитателей, ролфийка долго не раздумывала бы. Дело известное! Уж что-что, а поджигать эрна Кэдвен умела и любила. Но сколько бы там лун ни взошло, а самое главное остается неизменным – надо вытащить из сычиного гнезда Джойн и Сэйгана. Сперва вытащить, потом поджечь. Увы, так гораздо сложнее, чем наоборот.

На исходе ночи эрна переправилась на другой берег и за пару часов излазила все подступы к каливе. Этенхари хранило могильное молчание. Ни звука, ни шевеления там, за стенами, ни огонька в узких окнах-бойницах. Кажется, будто и часовых нет. Однако они тут, они следят… Не могут не следить! Но рунные плетения и предрассветная тьма, павшая на Янамари с заходом лун, надежно укрывали женщину от вражеских глаз. Никто не видел Грэйн в густой чернильной тени, впрочем, и она покамест никого не видела.

Затаились! Попрятались! Ну, ничего-ничего. Там, где подводит зрение, выручает волчий нос. Из самой сердцевины мрачного строения отчетливо тянуло то мокрыми, то палеными перьями, а виски, несмотря на рунную защиту, так и норовил стянуть обруч боли. Случайного путника, из праздного любопытства свернувшего полюбоваться на унылый приземистый замок, эта магия уже отпугнула бы. С той целью и создано, чтоб посторонние не забредали, вынуждая обитателей Этенхари их душить – или что там тивы делают с любопытствующими?

Протрезвев, Грэйн припомнила леденящие печенку истории братца Удэйна. Он ведь много что рассказывал сестре по посвящению, да только она плохо слушала. Впрочем, если ей не вспомнилось слово «калива», значит, Апэйн просто не называл уединенные тайные молельни, где эсмонды обделывали свои темные делишки, так, как то принято среди служителей Живоглота. Ну так ведь и дело не в названии!