Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех - Надежда Ожигина

– Как интересно, – вполголоса хмыкнул инь-чианин. Маг глянул через плечо, кивнул: Викард был готов к мгновенному отражению атаки, к смертному бою, к броску на опережение. Вальяжное тело напряглось, заиграло рельефом мышц, глаза превратились в узкие щелочки-бойницы, задергалась на шее жилка в предвкушении схватки. Даже крапчатая подобралась, беззвучно скаля зубы, вертела умной головой, высматривая неприятеля.

– Вы знаете, друзья мои, – подал голос Истерро из-за могучей спины варвара, – у этого места странная аура. Какая-то червоточина, чертовщинка портит общую благую картину. Ведь дубрава по сути своей священна, дарует путникам силу и крепость…

– А еще славные веники для бани, – перебил инь-чианин. – Кстати, найдешь источник чертовщины, крикни, не подведи. Ты, главное, успей, а уж мы…

– Мы на охоте, – осадил их маг. – Не шумите. Что вам у дуба не сиделось, Истерро? Самое безопасное место в лесу.

Тропинка немного попетляла, покружила, будто след заметала, и вывела на прогалину, заросшую белым клевером. Посреди белопенной поляны высился огромный каменный столб, мертвый и живой одновременно. Маг потрепал по холке целькона, медленно разулся и побрел по щиколотку в клевере, читая заговоры и кроша в пальцах камни.

Монах и Викард спешно скинули сапоги и устремились вдогонку.

– Что это за монумент? – шепотом спросил любознательный Истерро.

– Похоже, чья-то могила, – рискнул предположить великан. – Смотри, опять с состраданием не лезь! О, тут даже начертано что-то… Фла… Флу… Нет, все же Флав…

– Флавиций I, – не удержавшись, ткнул его локтем Истерро. – Как странно: мне казалось, отец Императора похоронен в фамильном склепе.

Монах и варвар вопросительно уставились на мага, как на возможного участника событий, но тот молчал, погрузившись в себя и ведя бессловесный спор с далеким прошлым. Когда Эрей поднял голову, лицо его было бесстрастной маской, маской недоброго идола далеких юциньских степей.

– Это не могила, – ответил он на незаданный вопрос. – Это обелиск. Веха.

Где-то ревели рожки, били в бубны шуты-загонщики, мчался на последнем вздохе красавец-олень, увлекая государя все дальше от свиты. Только маг мог учуять тень, нависшую над роскошными рогами, заметить паутинку, залепившую влажные глаза. Только маг мог различить истинную жертву и истинного охотника.

Краем уха Эрей Темный, сторонний наблюдатель, подельщик Сильнейшего, слышал нарастающий волчий вой, не там, куда несся, растеряв рассудок, Флавиций, чуть в стороне, в другой тени, в маленьком сгустке иллюзий, старательно созданном аде – для иного участника драмы.

Можно – да что там! – нужно было остаться и досмотреть спектакль, поаплодировать в финале, замести возможные следы, но…

Воспоминания мага Камней едва коснулись сознания Бабника, спутавшись в туманный клубок. Но Истерро понял: он просит прощения. И пытается замолить давний грех, что до сих пор царапает сердце.

– Не держите зла, государь, – вновь склонил голову Темный. – Я мог спасти одного. Я сделал выбор и не жалею.

– Он что, погиб на этой поляне? – ахнул монах, торопливо осеняя себя Единой Чертой. – На этом месте? Боже!

Нежданное эхо подхватило имя Господа, заметалось с нелегкой ношей, забилось в истерике, а когда смолкло, угомонилось, на головы обрушился, предупреждая, вой целенского коня. Дэйв яростно колотил землю когтистым копытом, рычал и бил крыльями, норовя взлететь. Истерро даже не заметил, как оказался вжатым в дерево, надежно прикрытым спинами друзей, ощетинившихся мечом и посохом. Он снова взглянул на белый столб и вздрогнул. Попирая камень, на вершине стоял роскошный олень, тая в глазах паутину и кровавое буйство. Стоял, скалился, угрожал рогами. Червоточина древнего леса. Его чертовщина.

Через три удара ополоумевшего сердца бесстрашный целькон бросился в бой, отвлекая монстра от магов. Олень пронзительно взвизгнул и принял вызов.

Увернувшись от прямого удара волчьей пасти, он разодрал бок целькона рогами, за что тотчас получил копытом в колено. Темные твари сцепились в плотный клубок, но через миг разлетелись по краям поляны, тяжело и злобно дыша. Олень хромал на переднюю ногу, из открытой раны сочилась черная кровь; целькон судорожно дергал вспоротым брюхом и чуть слышно скулил от боли, но даже не думал об отступлении. Яростно взрыкнув, Дэйв взмахнул крыльями и взмыл в небо, выпуская из копыт мощные когти, атаковал оленя сверху, располосовал спину; захватив задними лапами страшенные рога, протащил зверя по земле, швырнул об дерево, добил пламенем и тотчас ушел в небо.

Дерево загорелось, будто век ждало этого часа; пламя охватило монстра, – и это было ошибкой. По шкуре пробежали синие искры, полыхнули язычками голубого пламени и исчезли. Истерро понадобилась пара бесконечно долгих секунд, чтобы понять: олень вырос до ужасающих размеров, и поляна ему тесна, и жалкие людишки – пыль под копытами.

– Отлично задумано, – пробормотал Эрей, крепче сжимая посох. – Огонь его питает. Забавный ход.

– Посмотрим, чем он ответит на серебро. Не может руда питать всяких уродов! – с этими словами неугомонный Викард – мракоборец, охотник за нечистью – метнул заговоренные сюрикены.

От первой звездочки олень ушел в прыжке, сокрушившем сожженное дерево, вторая застряла, отбитая веткой роскошного рога. Третья попала, вскрыла артерию; олень пошатнулся, и Викард бросился вперед, метя мечом в переносицу. Монстр парировал рогами, ударил, и инь-чианин отлетел прочь, бранясь по-гардски; маг и целькон пришли на помощь одновременно: могучие когти впились в круп оленя, волчьи челюсти выгрызли солидный клок шкуры, а смертоносный посох поддал в брюхо, человеческой силой, человеческим расчетом, не рискуя уСилить зверя магией.

Олень вывернулся, закружился, бешено визжа, залитый черной кровью, страшный, по-прежнему опасный – смертельно. Досталось и магу, и целькону, но тут снова вернулся в игру инь-чианин; на этот раз меч успел, приложился от души, но без толку, Истерро понимал, видел, что животное – это блеф, обертка. Побратимы разрывали обертку, вскрывая содержимое, они убивали – оленя, тень оленя, но не того, кто буйствовал в заросших паутиной глазах. Вот когда обертка спадет, – начнется веселье, даже варвару мало не покажется. Если выживет.

Истерро вмешался в бой неожиданно. Для друзей, для монстра. Для самого себя. Но он видел дальше и больше темного мага; его жалость, любовь к бессловесным тварям земным оказалась сильнее страха, и он ударил в монстра – любовью, сделав ее острием незримого меча. Отвечая на ярость – ласкою, на угрозу – приветствием, он пошел на чудовище с открытым сердцем, без злобы и упрека, он протянул руку тому, на чьем высоком лбу явственно читал ненавистную руну, снившуюся ночами. И под Силой светлых заклятий, под напором изумрудного сияния олень упал, истлевая на глазах. Одолевший его дух смерти забился в клетке из ребер, норовя пробудить хоть скелет оленя, но Сила любви монаха убивала вернее серебра и святой воды. Монстру удалось поднять лишь череп, рогатый череп, рвануть из глазниц наружу, круша все живое, но краткий бросок магического жезла, Светлого жезла, так похожего на кинжал, опрокинул его, пробив лобную кость и проклятую руну. Череп дернулся в последний раз и рассыпался в прах.