План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

Под двойным давлением мороза и атак русских тяжелое положение группы армий «Центр» усиливалось с каждым днем. Клюге не осмеливался оттянуть назад собственные войска из-за страха оставить танкистов на своих флангах в полном одиночестве, однако отвод танковых войск оказывался практически невозможным; сотни танков были брошены и занесены снегом, их экипажи ушли сражаться как пехотинцы, имея только личное оружие. Из четырех дивизий в группе Гёпнера только в одной было больше 15 танков. В канун Рождества во всех частях Гудериана на ходу находилось менее 40 танков. Данные о немецких потерях за этот период показывают о влиянии холодов на солдат. Из более чем 100 тысяч случаев обморожений не менее 14 357 – что больше численности дивизии – отнесены в категорию «тяжелых», требовавших одной или более ампутаций. Потери в боях с русскими составляли в среднем около трех тысяч солдат в день.

Только один человек – фюрер – находился на высоте положения. Не обращая внимания на рекомендации ОКХ, слишком занятый, чтобы даже принять отставку Браухича, поданную незадачливым главнокомандующим 7 декабря, Гитлер начал непосредственно общаться со своими командующими армиями из Растенбурга. Его приказ «Не отступать» осмеивался как политический и непрофессиональный. В действительности это был принцип, требовавший непрестанного личного наблюдения за развитием боевой обстановки, анализа докладов, полного владения деталями даже на уровне полков. Гитлер был единственным человеком, который мог держать в строгой узде отдельных командиров, не позволять им ради интересов своей армии подвергать опасности другие армии на флангах и заставить люфтваффе обеспечивать непрерывный воздушный мост с отрезанными соединениями. Исходя из своего первого принципа не уступать ни пяди завоеванной земли, он выиграл время для реализации концепции оперативных очагов обороны, так называемых «ежей». Командиры, решавшиеся действовать по собственному разумению, вскоре увидели, что Гитлер занял пост главнокомандующего не просто из-за пропагандистских соображений. Гёпнер, несколько поспешивший оттянуть назад правый фланг своей танковой группы, был уволен. Клюге и Гудериан бросались к телефону, чтобы успеть первым пожаловаться на другого, но танкист чуть-чуть опоздал и тоже был уволен. Тридцать пять корпусных и дивизионных командиров были отосланы с фронта в отставку. Даже Кейтель впал в немилость. Когда Ольбрихт спросил его, каковы были отношения ОКВ с фюрером, фельдмаршал ответил: «Я не знаю, он ничего мне не говорит, он только плюет на меня».

Зимний кризис не стал периодом ортодоксальной стратегии профессионалов. Любая попытка отхода от своих позиций, отступления через занесенные снегом поля со скоростью, которая не могла превышать 3–4 мили в день, привела бы к тому, что вся германская армия была бы разрезана на куски. Лучше стоять и держаться до последнего, положившись на врожденную стойкость и дисциплину германского солдата. Красная армия использовала в этом наступлении все, что могла, – те немногие драгоценные Т-34, каждого солдата, которого она решилась перебросить с Дальнего Востока, каждый снаряд и пулю, полученные с заводов. Но у нее не было сил, да и не позволяла погода, осуществить контрнаступление с целью глубокого прорыва в духе летних сражений. В тех немногих случаях, когда Красной армии удавалось окружить врага, не хватало артиллерии, чтобы его уничтожить, и не было авиации, чтобы не дать люфтваффе обеспечивать окруженных боеприпасами и продовольствием. То, что русские смогли оправиться, и их зимнее наступление 1941 года остаются одним из самых замечательных достижений в военной истории, но драматизм этих событий заключался в существенной нехватке материальных средств и талантливых людей, от чего продолжала страдать советская военная машина. После того как она не смогла одержать верх во время первого летнего удара, ее шансы на полную победу стали медленно уменьшаться в соответствии с непреложной шкалой относительности. Суммарный результат определялся тем, что, хотя русские и нападали без устали в течение трех месяцев на группу армий «Центр», им так и не удалось достичь крупного окружения врага, к которому они так стремились, а отвоеванная территория ограничилась сорокамильным поясом на подступах к Москве. Немцы смогли удержать Ржев, Вязьму и Орел.

Но если политика Гитлера помогла удержать завоеванную территорию, она была непростительна по отношению к талантливым военачальникам. Страшно пострадавший от русской зимы, лишенный своих самых выдающихся командиров вермахт изменился до неузнаваемости по сравнению с июньскими днями, и ему было суждено нести шрамы этого опыта до самой могилы. Что же до Гитлера, то это время было его звездным часом. Он сделал более, чем спас германскую армию; он добился полного личного превосходства. Однако это превосходство не смягчило его неприязни к генералам или его презрения к той мистике профессионализма, которой они окружали себя. Фюрер был убежден, как он объявил Гальдеру, что «овладеть этим вашим оперативным искусством – это любой сможет».

В феврале 1942 года наступление русских выдохлось. Стало теплее, дни стали длиннее, начал приближаться конец тяжелых испытаний для вермахта. Хотя Красная армия добилась некоторых отдельных успехов, как, например, взятие Великих Лук 15 февраля, она была изнурена. По мере ослабления темпа наступления русские вернулись к своей прежней неуклюжей фронтальной тактике против оперативных очагов обороны, так что к концу зимы армии Жукова оказались почти в таком же тяжелом положении, что и армии врага, но с тем зловещим фоном, что их ресурсов вооружения и подготовленных людских сил было намного меньше, чем у немцев.

Главной проблемой для обеих сторон было разгадать намерения противника и спланировать собственные действия на следующий сезон кампании, который начнется после таяния снегов. Этот вопрос встал перед ОКХ еще тогда, когда стало ясно, что будет кампания и 1942 года, то есть в конце ноября, когда «окончательное» наступление на Москву начало захлебываться. Блюментритт вспоминает, что в то время ряд генералов заявили, что возобновление наступления в 1942 году невозможно и было бы разумнее закрепить то, что уже завоевано. Гальдер сильно сомневался относительно продолжения наступления. Фон Рундштедт даже убеждал, что германская армия должна отступить к их первоначальному рубежу в Польше. Фон Лееб соглашался с ним. Если другие генералы и не заходили так далеко, большинство их было очень озабочено тем, к чему приведет эта кампания… Но с уходом фон Рундштедта и Браухича сопротивление планам Гитлера стало слабеть, а они сводились к требованию непременного возобновления наступления.

Блюментритт точно не указывает даты этих обсуждений. Но хотя концепция кампании 1942 года появилась в планирующих органах ОКХ в ноябре 1941 года, вероятнее всего, он приводит обобщенные мнения, услышанные им от различных командиров после того, как он стал заместителем начальника Генерального штаба при Гальдере 8 января 1942 года. Это было временем, когда генералы соревновались друг с другом в выражении наиболее пессимистических предсказаний. Разумеется, после того как фронт стабилизировался и стало возможно начать накапливание стратегического резерва, мнения профессионалов сместились в пользу наступательной кампании летом. Спор уже пошел о ее масштабах. Может ли война кончиться или будет благоразумнее ограничиться уменьшением потенциала России до такой степени, чтобы она перестала быть серьезной угрозой, осуществить операцию, которая с точки зрения большой стратегии является оборонительной?