План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

В ретроспективе большинство генералов утверждали, что они стояли за ограниченную кампанию и что любой более честолюбивый план являлся «рискованной игрой». Тем не менее это всего лишь еще один пример (которыми изобилует Восточная кампания) неспособности Генерального штаба дать правильные оценки на глобальном стратегическом уровне. Он рассматривал летнюю кампанию 1942 года как узкую тактическую проблему, не связанную с мировыми событиями, которые делали жизненно важным для Германии победить в войне в этом году или быть задавленной промышленным потенциалом выстраивавшейся против нее коалиции.

Генералы оправдывались тем, что их никогда не приглашали на заседания по экономике, где обсуждались потребности в зерне, марганце, нефти и никеле, и тем, что Гитлер «держал их в неведении» относительно этого элемента стратегии. Но это неправда. Как будет видно, Гитлер подчеркивал экономический фактор, стоящий за всеми своими решениями, в каждом случае, когда он спорил со своими генералами. Впрочем, они отнюдь не были столь невежественны, как склонны утверждать.

Однажды произошел спор между Гитлером и Гальдером. Разведка имела сведения, что каждый месяц русские заводы на Урале и в других местах выпускают 600–700 танков. Когда Гальдер сказал ему это, Гитлер стукнул рукой по столу и заявил, что это невозможно. Однако если производство танков в России действительно находилось на подобном уровне, это было аргументом скорее за ускорение принятия, чем за откладывание решения. Очевидно, генералы или совершенно не понимали Гитлера, или, что кажется более вероятным, представляли его в совершенно ложном свете. Судя по мнению Блюментритта, «…он не знал, что еще предпринять, так как об отходе и слушать не желал. Он чувствовал, что должен что-то делать и что это может быть только наступлением».

На самом деле у Гитлера было совершенно ясное представление о том, что он будет делать. Он намеревался разгромить русских раз и навсегда, уничтожив их армии на юге, захватить их экономику, а затем решить, повернуть ли войска в направлении восточнее Москвы или направить их на юг к нефтяным месторождениям Баку. Но вместо того чтобы сесть со своими генералами в ОКХ за один стол и твердо внушить им, какие цели он ставит перед ними с самого начала, фюрер был исключительно осторожен – если не сказать уклончив – в ознакомлении других со своими стратегическими идеями. В результате наконец был выработан оперативный план, но у Гитлера и Генерального штаба оказались разные цели. План ОКХ учитывал некоторые пространственные ограничения, тогда как ОКВ – где Кейтель и Йодль, как представляется, должны были лучше знать намерения Гитлера – навязывало применение больших сил и больший размах операций. Эти различия так никогда и не были устранены, а их происхождение и история важны для понимания хода Сталинградской кампании и ее гибельной кульминации.

Первый предварительный план, подготовленный ОКХ в середине зимы, когда Красная армия производила внушительное впечатление, предусматривал ограниченную кампанию на юге России и закрепление на рубеже к востоку от излучины Днепра, что обеспечило бы Германии доступ к залежам марганцевой руды у Никополя. Всякие ограничения этого плана вскоре отпали в эйфории, вызванной весенним оживлением, но единственная конкретная мера, которая была обеспечена по плану – овладение Ленинградом и соединение с финнами, – оставалась на повестке дня и, соответственно, перекочевывала в каждый последующий вариант. Это, как будет видно, привело к сильному отвлечению боеспособных сил в течение лета.

В апреле была разработана более смелая схема. Она предусматривала захват Сталинграда и междуречья Дона и Волги, или, «по крайней мере, [возможность] подвергнуть город огню тяжелой артиллерии, чтобы он утратил свое значение как центр военной промышленности и коммуникаций». Учитывая необходимость захвата Донецкого бассейна, Сталинград представлял приемлемую стратегическую цель. Но для Гитлера Сталинград являлся только первым шагом. Его намерением было повернуть на север, вдоль рубежа Волги, и перерезать коммуникации русских армий, оборонявших Москву. Одновременно он предусматривал направление «разведывательных групп» далее на восток, к Уралу. Но Гитлер признавал, что операция такого масштаба будет возможна только в том случае, если Красная армия понесет поражение еще более серьезное, чем предшествующим летом. Альтернативой являлся захват Сталинграда в качестве опоры для левого фланга и поворот всей массы танковых сил на юг с целью оккупации Кавказа, чтобы лишить Россию нефти и угрожать границам Персии и Турции.

Гальдер утверждал, что ни один из этих замыслов не был сообщен ОКХ на стадии планирования:

«В письменном приказе Гитлера о разработке мною плана наступления в Советской России на лето 1942 года рубежом значилась река Волга у Сталинграда. Поэтому мы подчеркивали эту цель и считали необходимой только защиту фланга южнее реки Дона».

Восточная часть Кавказа должна была быть «блокирована», а в Армавире должен был находиться маневренный резерв против контратак русских с юга от Маныча. Гальдер вспоминает:

«Некоторые критические замечания были сделаны как раз в то время по поводу отсутствия смелости и инициативы у Генерального штаба. Но Гитлер не относил это к ограниченности целей южнее Дона. Очевидно, он еще не был достаточно уверен в себе, чтобы возражать против плана ОКХ».

Это не только не «очевидно», но и совершенно невероятно, чтобы Гитлер, обезглавивший армию своими увольнениями и успешно осуществивший зимнюю кампанию практически в одиночку, «еще не был достаточно уверен в себе», чтобы навязать свою волю ОКХ. Скорее всего, дело в том, что он еще надеялся разгромить русских до того, как войска дойдут до Волги, что позволило бы выполнить «большое решение» – удар на север, на Саратов и Казань. Оставляя вероятные действия после взятия Сталинграда в плановом вакууме, он развязывал себе руки для выбора между кампанией на Кавказе или наступлением на Урал. В результате ОКХ начало кампанию, считая, что целью является Сталинград и что войска на Кавказе должны играть лишь «блокирующую» роль. Концепция же ОКВ, с которой Гитлер позднее ознакомил некоторых командующих армиями, состояла в том, что блокирование должно было осуществиться у Сталинграда, а главные силы – направиться на север или на юг. Положение запутывалось еще и тем, что ОКХ продолжало делать вид, что выступает за идею кампании на Кавказе. Еще на совещании в Орше Паулюс, бывший тогда заместителем Гальдера, вспоминал, как он сказал: «…Когда позволят погодные условия, мы будем вправе нанести общий удар на юге в направлении Сталинграда с тем, чтобы занять район Майкоп – Грозный как можно раньше, и этим улучшить положение с нашей нехваткой нефти». Еще более странно, что Директива № 41 (апрель 1942 года) включила «захват нефтеносного района Кавказа» в преамбулу, касавшуюся общей цели кампании, однако не упомянула об этом в главном плане операций.

Логично, что эта двойственность отразилась и в организации группы армий, которая, хотя и была первоначально подчинена Боку (выздоровевшему после зимней болезни), имела инфраструктуру, позволявшую разделить ее на две части. Армейская группа «Б» подчинялась Вейхсу, а группой «А» должен был командовать Лист, в то время командующий войсками на Балканах. Группа «Б» состояла из 2-й армии, 4-й танковой армии и очень сильной 6-й армии Паулюса и предназначалась для ведения боев на ранних стадиях кампании. Группа «А» при первом взгляде представляла собой резервную силу с большой долей соединений сателлитов и только единственной германской дивизией – 17-й. Согласно схеме Директивы № 41, ей предстояло наступать в тандеме, но сзади армейской группы «Б». Лист имел под своим командованием и целую танковую армию, 1-ю, смелого и решительного Клейста. А Клейсту фюрер доверял. Еще 1 апреля Гитлер сказал ему, что он со своей танковой армией станет тем инструментом, посредством которого рейх будет обеспечен постоянными запасами нефти, а Красная армия навсегда потеряет свою мобильность. Их беседа, как ядовито отмечал Гальдер, была хорошим примером того, как Гитлер успешно заручался поддержкой командиров меньшего ранга. «Сталинград, – сказал Клейст после войны, – вначале был не более чем значком на карте для моей танковой армии».