Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

– Ответ, достойный адъютанта командующего, – осклабился Фротов.

– Вот именно: достойный…

– Зря теряем время, ваше превосходительство, – не снизошел Фротов до дальнейших объяснений с адъютантом. Он всегда считал, что полковничий чин Дратова нивелирован был его ничтожной, унизительной для боевого офицера должностью. – Как только эту даму возьмут в разработку следователи японской контрразведки, сразу все станет ясно. С вашего позволения, господин командующий, я буду докладывать каждые три часа.

– Не реже, поручик, – то ли оговорился, то ли умышленно вернул его к прежнему чину генерал-атаман, – не реже. Лично прослежу.

Однако ни опереточное покушение невесть откуда появившейся вдовы Кондратьевой, ни подозрение, нещадно падавшее на Сото, не могли заставить генерала отказать себе в том божественном удовольствии, которое дарило ему каждое свидание с японкой. Мало ли кто и сколько раз пытался убить его – и в Первую мировую, и во время революции, и в Гражданскую?! Стоит ли из-за этого ударяться в прострацию?! К тому же как только адъютант и Фротов ушли, вновь появилось ангельское личико мило улыбающейся Сото.

– И-звали меня, господина генерала?

– Еще как звал! – искренне ответил Семёнов, хотя имени её не произносил, даже мысленно.

– И-Сото цюствовала, что звали, – уселась она у ног атамана с покорностью рабыни, готовой подчиниться любой прихоти повелителя.

С той поры как командировка в Европу была отменена, женщина ни разу не появлялась перед ним в форме лейтенанта японской армии, и не только потому, что ей не нравилось ходить в мундире. Судя по всему, ей приказано было изображать верную традициям и своему повелителю японку, эдакую профессиональную жрицу любви. И Сото мужественно и умело вела эту роль.

Она и впрямь была неплохой любовницей, да к тому же старалась не переигрывать, как это любили делать русские проститутки. К тому же Григорий очень часто ловил себя на мысли, что девушка все больше привязывается к нему, и, надеялся, даже влюбляется. Сколько же искренности было при этом в чувствах к нему, где заканчивалась любовная игра и начиналось естественное влечение, – не знал даже Господь. Поэтому Семёнов пытался не предаваться сомнениям и ревности. Хотя он давно не жил со своей официальной женой, создавать новую семью не собирался, всякий раз говоря себе: «Не ко времени, в соболях-алмазах». Причём никогда не забывал, как быстро стареют японки, китаянки и прочие азиатки, и какими страшненькими они становятся уже после тридцати пяти. «Но ведь самой Сото до этого еще далеко», – успокаивал он себя. – «Да, и ты уже не первой молодости.»

– Пей, – не преминул воспользоваться своей властью над этим хрупким, но решительным созданием командующий. – Пей и молись, в соболях-алмазах.

Сото взяла чашечку с саке, смочила губки, показывая, что нет такого, в чем бы она решилась отказать генералу, потом ту же чашку поднесла ему.

– И-пей, да? Молись, в соболях-алмазах, да? – щурила шоколадки лукавых глаз. – И-видишь, Сото хоросая уцениса, в соболях-алмазах? Чай не отравлен.

– Теперь я и в этом не уверен. Значит, это ты вынула обойму из пистолета той стервозы, что хотела палить в меня?

– И-пока она показывала тебе свои о-о… – приставила растопыренные ладошки к почти крохотным грудкам Сото.

– Свою грудь, что ли?

– И-осень-то больсие груди.

– Тогда, ты еще не видела по-настоящему грудастых пышных казачек, – мечтательно сощурил глаза атаман. – И как эти бабы пьют, и как промеж собой дерутся, и как поют. Ты еще много чего не видела на своем веку.

– Пока ты смотрел на эти и-осень-то больсие груди, Сото смотрела её подарки. Если она и-хотела дарить пистолет, да, зачем было дарить его с патроном в патроннике, да?

– Значит, ты никогда раньше не видела этой «вдовы» и не знала, что она придет сюда?

– Не видела и не знала, – решительно покачала головой Сото, понимая, что, несмотря на всю свою влюбленность атаман все же решил устроить ей настоящий допрос.

Девушка знала и то, что настроил против неё генерала не кто иной, как штабс-капитан Фротов, противостояние с которым она до поры до времени облекала в форму деликатных намеков. Пока что – только намеков. Хотя ей не раз хотелось предстать перед своим белогвардейским коллегой с пистолетом в руке, без какого-либо налета театральности.

– То есть это был не спектакль?

– Это был не… спектакль, – с трудом смогла повторить новое для себя слово Сото, возможно, даже не догадываясь о его истинном смысле.

– Понимаешь, что я скажу, девка моя разлюбезная… Если ты действительно знала об этом покушении, или оно подстроено с твоим участием… Независимо от того, кто именно подсунул мне Кондратьеву, – лучше признайся. Это останется сугубо между нами.

– Я не знала и не могла знать об этом акте, – вдруг твердо, без «сюсюканья» и почти на чистом русском ответила Сото.

– Сознайся – и все. Отношения наши не изменятся. Просто для меня важно знать правду.

– Не знала и не могла знать. И-не спрашивайте меня больше об этом. Ответ будет тот же.

Семёнов угрюмо помолчал. Не нравилось ему все это. Дело даже не в пережитых неприятных минутах. У него было предчувствие, что сегодняшнее покушение, независимо от того, насколько серьезно его следует воспринимать, может стать началом некоей совсем черной полосы его «великого маньчжурского сидения». Что силы, которые не желают видеть его во главе русского эмигрантского движения на Дальнем Востоке, не только укрепились в своем стремлении, но и вплотную подобрались к нему.

– Неужели стервоза Кондратьева действительно направлена красными убрать меня? Но почему ставка сделана именно на эту истеричку? Не могли подослать кого-то посолиднее, а?

– И-стервоса, да. Хотела убить. Я могла пристрелить её сразу же. И-как только нашла пистолет. Но тогда и-вы не поверили бы, что она стервоса.

Григорий допил саке из своей чашки, затем из чашки, поданной ему Сото. Опустошил еще две… Но и после этого не ощутил ничего, кроме приторной тошноты, еще раз утверждаясь в своей давнишней мысли: выпить литр японской водки для русского человека – все равно, что переесть миску недоваренной рисовой каши.

– Ничего, я узнаю, кто подбросил мне эту тварь, – недовольно проворчал он, оставляя стол. – У меня и своих наемных убийц хватает, того и гляди какой-то доморощенный камикадзе выскочит.

– Теперь вы должны быть особенно осторожны, господина генерала.

– Да тут дело такое: осторожничай – не осторожничай.

– Но теперь рядом и-всегда будет Сото. Вы будете осторожны, господина генерала, и Сото будет осторожна.

– Все же я докопаюсь до правды, каковой бы она ни была, – проговорил атаман, думая сейчас не столько о безопасности своей, сколько о мести.

Женщина за руку увлекла его в соседнюю комнату. Здесь, едва переступив порог, японка сразу же начинала чувствовать себя императрицей Цыси – коварной в своей нежности и обольстительной в коварстве. Она становилась ненасытной в наслаждении, отдаваясь мужчине до капли, и жадной на всю ту буйную энергию, которой безоглядно лишала и его, и себя.