Под крышами Парижа - Генри Миллер

Останавливаюсь. Она в полнейшем недоумении. Зачем я остановился, когда ей так хорошо? Если надо, она готова лечь как-то иначе… чтобы мне было удобнее. И если мне так хочется, даже поиграет с моим членом… Так хорошо? Да? Тогда почему бы мне не начать снова? О, почему бы мне не пососать ее еще немного?

Подсовываю ей под самый нос… отворачивается. При второй попытке получается лучше… уже не воротит нос… даже целует. Так я этого хочу? Вот же дрянь! Как будто не знала! Как будто не имела ни малейшего представления! Хочу ли я, чтобы она поцеловала мне живот, яйца? Она сделает все… все, что я только захочу. И так далее.

Сколько же можно терпеть такую чушь! Представьте себе — женщина, у которой такая дочка, как Снагглс, женщина, состоящая в браке черт знает сколько лет, не знает, что надо отсосать!.. Невероятно. Решаю дать ей еще один шанс. Если она и сейчас не откроет рот, засуну ногу в одну дырку, а хуй в другую. Продолжаю облизывать пизду… залезаю повыше, тычу концом ей в лицо. И вдруг чувствую — провела языком… раскрыла губки… и приняла! Впустила парня домой! В следующую секунду Энн уже обхватывает меня руками и сосет изо всех сил… Даю ей все, только управляйся!

Похоже, верхнее оборудование устроено у нее не так, как нижнее, и принять целиком она не может… кашляет… захлебывается… но держится решительно, не отпускает. Пизда раскрылась так, что все должно было бы уже вывалиться… однако ж не вываливается. Живот у нее, может, и не такой крепкий, как у Тани или Анны, но запаса прочности хватает… сшито там все на совесть. Вот в чем еще одно преимущество американских любителей перед парижскими профессионалками — ставь их как угодно, но матка на пол не выпадет.

Энн просит пощекотать ей сзади. Наверное, и не заметила, что я давно засунул туда два пальца. Добавляю еще один, и она счастлива. Рычу и щелкаю зубами, как будто собираюсь проглотить персик целиком… хихикает. Знала бы, что это я боюсь, как бы ее пасть не поглотила меня.

Кончить я бы мог уже давно, как только Энн взяла в рот, однако держусь… хочу, чтобы иона кончила вместе со мной и получила полный рот спермы. Жду… И вот наступает момент, когда ее бедра готовы превратить меня в пепел, а дырка утопить в потоке сока. Даже если бы в комнату вошел сам Сэм, она бы уже не остановилась. Даю моему лысому другу полную свободу действий.

На миг все замирает. В глазах Энн паника… никак не поверит, что отсосала… какой ужасный шок! Между тем насос все качает… рот наполняется… и она не знает, что со всем этим делать. Глотай, кричу я… Глотай, а не то остановлюсь! Провожу языком внутри спелого плода, и Энн решается. Заглатывает полную дозу… сразу, залпом… и не останавливается. Подбрасываю в топку… и она тоже кончает, щедро избавляясь от сока.

Едва придя в себя и обретя способность ясно формулировать мысли, Энн говорит, что никогда, никогда больше не придет в эту квартиру. Она и так зашла слишком далеко… слишком… Отдаю ли я себе отчет в том, что у нее есть муж, который верит ей, и маленькая дочка, которая просто обожает мамочку? Она должна думать о них обоих. Жена и мать не имеет права вести себя так! Время для подобных приключений прошло… женщина ее положения и возраста… надо быть сумасшедшей, чтобы пускаться в такие авантюры… И так далее.

Хочет уйти сразу же, но я не даю. Убеждаю немного задержаться… выпить вина… За первым стаканчиком следует второй. Энн снова берет в руки фотографии. Те, на которых Анна сосет член, а ей вылизывают пизду, вызывают у моей гостьи особенный интерес. Здесь, во Франции, везде порок и разврат… наверное, что-то такое в атмосфере. Я, разумеется, понимаю, что ничего подобного она прежде никогда не делала?

Да, конечно, я прекрасно понимаю… не пройти ли ей в спальню? Или, может, она предпочитает здесь, на диване? Ее бы вполне устроил диван, но… как все неловко… Бедный Сэм… Бедный Сэм… он не достоин того, чтобы его так обманывали.

Энн откидывается на спину и разводит ноги.

Карл считает, что я должен что-то сделать, употребить влияние, чтобы привлечь Беккера к проекту Северина. Дело сулит большие деньги, твердит он, деньги для всех, кто с ним связан… мы могли бы неплохо погреть руки… всего-то и надо, что подлизать кое-кому задницу. Карл так давно лижет задницы, что уже не понимает, что только этим и занимается… воображает себя фокусником, вытаскивающим из шляпы кроликов. Какой же это тяжелый труд — легкий заработок…

По натуре Карл роялист, верит в патронаж. А как еще, черт возьми, вопрошает он, обеспечить себе достойное существование? Когда-то Карл провел целый год в Институте изящных искусств. Потом его выперли оттуда, но дух заведения в нем остался. Бедняга без конца несет какую-то чушь о чинквеченто, Ренессансе, Пандоре великой и Пандоре младшей, духе Франции… и все это посреди запруженной толпой Дью-Магго, где если что и читают, то только "Аксь-он Франсэз", скучнейшую на свете газетенку.

Так или иначе Карл думает, что я должен повлиять на Сэма.

— О чем вы, черт побери, говорите, когда шатаетесь по всем этим заведениям? У тебя что, вообще нет никаких идей? Такая возможность… Боже, существуют тысячи… миллионы ‘способов делать деньги. Неужели ты ни разу не заводил разговор на эту тему? Но почему? Боже, ты повсюду его таскаешь… он покупает всякий хлам… накинь немножко, Сэм и не заметит…

Договорить не удается из-за Рауля, который появляется вдруг неизвестно откуда, сообщает, что ищет меня несколько дней, и рассказывает интересную, на его взгляд, историю. Оказывается, у Рауля есть друг… друг, имя которого он не станет называть, поскольку все равно его не знает. Однако, судя по выражению облегчения, которое появляется на лице рассказчика к концу повествования, я уже не сомневаюсь, что друг Рауля и есть он сам.

— Мой друг познакомился с одной девочкой… совсем еще крохой. Ну, они вместе веселились, и он обучал ее всем тем штучкам, знать которые маленькой девочке определенно не следовало бы. Потом она исчезает… может, он дал ей денег на кино… и все кончено. Прошло и забыто… ну разве что неплохо такое вспомнить, когда рядом нет женщины и приходится обходиться самостоятельно. Но через три недели девчонка возвращается. Надо что-то делать… мой друг спрашивает, что случилось. А вот что: она беременна, и если бездействовать, она преподнесет ему подарочек. Беременна? Невозможно. Ужасно! Мой друг очень встревожен. Наконец, подумав, он спрашивает, с чего это она взяла, что беременна. Ходила к доктору? Разговаривала с матерью? Нет, но у нее кровотечение. Кровотечение? Где? Как где?

Где у всех женщин. Он кладет ее на кровать, поднимает платье… у девчонки месячные. Мой друг дает ей полотенце и немного денег на кино. Все, хватите него девочек! Ну а что, черт возьми, мы об этом думаем?

Не дождавшись от нас ожидаемой реакции, Рауль меняет тему и заводит речь о своей невестке. Она уехала из Парижа… очень жаль, но скоро вернется, и тогда у меня будет возможность затащить ее в постель. А пока он хотел бы познакомиться с какой-нибудь хорошей испаночкой, чтобы практиковаться с ней в языке. И поспешно добавляет, что такая, которая берет деньги, ему не нужна. Нет ли у меня на примете милой девочки без триппера и старших братьев? Если сама зарабатывает на жизнь — хорошо, если шлюха — еще лучше. Отвечаю, что с испанками больше не знаюсь, а вот у Эрнеста, возможно, пара лишних и найдется… спрошу. Рауль благодарит, угощает нас с Карлом выпивкой, дает по сигарете. Уверяет, что ему вполне достаточно и одной… любой… главное, чтобы не было болезней и были передние зубы.