Изуродованная химера - Ellen Fallen

Несколько ящиков пива, два парня и одна девушка, они сидят около костра в страшных хэллоуинских масках. Руби на коленях у Пейтона, второй парень сидит напротив, я уверена, что это Фил, по его протёртым до дыр джинсам и любимым конверсам.

Я сжимаю свой нос, жадно глотаю кислород, которого мне не хватает в этом доме, никогда не хватало.

– Кто вас фотографирует? – Я сажусь на колени, отталкиваю от себя фотографии её прошлого и ищу те, которые будут похожими на эту. Мне нужен тот день. Необходим.

– К нам приехал человек, но из-за выпитого я даже не обратила на него внимание. Я видела только камеру и то, в темноте его практически невозможно разглядеть. Парни попросили знакомого сфотографировать нас на память и все. И то не могу чётко сказать, это было до того, как мы отрешились или после. – Я истерично трясу фотографиями, нахожу ещё несколько. Ребята уже навеселе, теперь фотографирует Пейтон, лежащего в отключке Фила, растрёпанную, но весёлую Руби.

– Что было дальше? – спрашиваю её.

– Парень уехал. Мы остались втроём, как часто, бывало. Парни подкидывали поленья в огонь. Я пила пиво, помню, как, заплетаясь ногами, Фил упал навзничь и начал блевать. Пиво уже не лезло, и он устал после рабочего дня. Он просто вырубился. Дальше я помню, как открыла шампанское, чтобы отметить праздник, и провал. – Она тянет руки к фотографиям, долго смотрит на них. – Когда я очнулась, меня погружали в машину медицинской помощи на носилках. Последнее, что я заметила, лежащего навзничь Пейтона, его белая футболка была грязная, поза неестественная. Он лежал лицом вниз, штаны были приспущены, будто он… – Она так плачет, что я не могу себя сдержать, чтобы не реветь рядом с ней. Губы подрагивают, я закусываю их, готовая впасть в истерику. – Это не он. Пейтон очень любил меня.

Она расстёгивает пуговицы домашней кофточки спереди, и я едва сдерживаю себя, чтобы меня не вырвало. Рвотные позывы от шокирующих шрамов накатывают одна за одной. Уродские рубцы покрывают её грудь и живот поперёк. Страшные знаки на её теле выглядят бледными и набухшими, словно шили наспех. Я закрываю лицо руками и раскачиваюсь на полу, именно эта участь меня ждала? Кто из них это сделал? У меня начинает ныть давно забытый шрам у горла, его практически не видно. Но это напоминание о том дне. Как Руби живёт с таким грузом, каждый день преодолевая порог боли прошлого? Выживает в этой жизни?

– Мне надо собираться. – Я поднимаюсь с пола и пячусь назад. – Я не могу. Не могу. Прости.

Хватаю свою сумочку со столешницы в прихожей, засовываю туда одну из фотографий и выхожу на улицу. Шквальный ветер, который поднялся совсем недавно, обдувает моё лицо, щиплет щеки. Мне никогда не было так холодно в душе, погода сейчас не имеет значение. Все, что случилось с нами, их вина. И кто бы ни был тем самым человеком, он один. И если со мной все сделал Спенсер, и маска принадлежит ему, то не остаётся сомнений, что это именно он. Каблуки подкашиваются. Иду, словно пьяная, к первой попавшейся машине.

– Подвези. – Нагло сажусь на заднее сидение и протягиваю пятидесятидолларовую купюру, парень смотрит на меня обалдевшим взглядом, хватает деньги, пока я называю адрес Спенсера.

Все это время я была в логове зверя, извращенца, который хотел меня изувечить, ему было мало того, что он совершил с моим телом, нужна ещё и душа, чтобы в конец прикончить меня.

Я перестала считать минуты до нашей встречи в другом амплуа, я больше не чувствую себя живой. Мне буквально все равно, что он сейчас предпримет. Какие попытки, что сделает с моим телом и остатками личности.

Машина высаживает меня около ворот. Я останавливаюсь лишь на секунду, не потому что боюсь. Хочу запомнить этот момент, когда в последний раз буду смотреть своим страхам в лицо и как очерчу эту тонкую грань между любовью и ненавистью. В последний раз…

Без скрипа открываются ворота, как в замедленной съёмке я пересекаю дорогу до входной дери. Мой ключ несколько раз проворачивается, зажигается свет в прихожей, и я вижу Спенсера.

Его руки глубоко в брюках, полы пиджака раскрыты предоставляя вид на белую рубашку, расстёгнутую на несколько пуговиц. Улыбка, которая медленно сползает с его лица, заставляет меня показать ему хищный оскал. Я вижу страх в его глазах, как его руки медленно поднимаются к голове, утопают в волосах, путают их, как сделала бы это я однажды. Он отходит в сторону, пропускает меня, чувствует моё преимущество. Я прохожу в нашу, ставшую мне родной, спальню. Дрожащими от холода руками кладу фотографию на красиво застеленную кровать. Вытаскиваю чемодан с заштопанной ручкой, расстёгиваю его и убираю свои вещи. Одна за одной они наполняют пустую полость.

Спенсер садится прямо напротив меня, берет фотографию…

– Ты все знаешь… – Пальцами он проводит по своим губам, опускает глаза в пол. – У меня не было выбора.

Я всего лишь широко улыбаюсь его словам. Если сейчас я позволю себе открыть рот, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Он бы тебя зарезал ещё тогда. Я был тем ублюдком, который держал все под контролем. Исход той поездки закончился бы для тебя смертью, – его голос глухой, я едва сдерживаю себя, чтобы не заорать на него. – Я видел твои глаза, впервые почувствовал что-то по отношению к девушке. Был испуган тем, насколько меня возбудило то, как ты сопротивлялась. Я думал, что сошёл с ума. Извращённый мозг твердил мне успокоиться и оставить все, как есть. Я испугался поведения своего тела. Немного позже мне объяснили, что я люблю сопротивление и подчинение. Но это никак не относилось к ситуации. Больно тебе делать не хотел. – Он убирает фотографию и облокачивается на свои локти, сцепив вместе пальцы.

– Я ненавижу тебя! – Громкий удар моей ладони по его лицу заставляет дёрнуться голову Спенсера. – Ты изуродовал все! Разрушил мою жизнь!

– Лорена, я поехал в полицию. Хотел сдаться, сознаться в содеянном. Но моей маме стало плохо, когда я рассказал, что сделал. Первый удар был в тот день. И мне пришлось тоже жить с этим. Именно я загнал её в клинику. Понимаешь? Тот день стал для нас двоих знаковым. Потом я отправился учиться и больше ни разу не встречался с ними. Ни одного долбанного раза! – кричит он.

– Не смей мне говорить о своей маме! Не надо прятаться за её спину. Ты это сделал! Все, что тебе было нужно, просто сделать вид, что ты меня насилуешь. Или просто увезти меня. Но ты этого не сделал. Потому что ты хотел этого. – Выставляю перед ним палец и тыкаю в его грудь. – Ты изуродованная химера, не человек. Мифический урод, разрушающий все на своём пути.

– Нет, не мог! И ты знаешь это. – Он встаёт и обхватывает меня руками, я начинаю кричать во все горло и плакать.

– Я ненавижу тебя! – Бью его по шее, лицу и груди. – Ненавижу! Ты сломал меня, мою жизнь! Ты убил меня Спенсер! Боже, я не могу… – Утыкаюсь лицом в его рубашку, хватаю за лацканы пиджака. – Почему ты не сказал? Зачем нашёл меня? Преследовал?

Он хватает меня за плечи, отодвигает от себя и заглядывает в глаза.

– Я искал тебя, чтобы сделать твою жизнь лучше. Помочь тебе. – Он тяжело сглатывает. – Все, что я сделал, потом было только для тебя. Я не думал, что люблю тебя, пока ты не появилась снова передо мной. Но я не нападал на тебя, ни разу. Все, что я сделал, это оберегал как мог.