Город мертвецов - Альбина Нури

Она старалась предусмотреть все, но не сумела. Рокотов и Савелий повели себя не так, как она рассчитывала.

Муж не выдержал и побежал вслед за ней в дом, где квартировал Рокотов. Ева запретила ему приближаться, они с Петром должны были дожидаться открытия Прохода, но он не мог спокойно сидеть и ждать. Не мог оставить любимую одну в такой час.

Услышав выстрел, Савелий, вне себя от ужаса и горя, распахнул дверь, и Рокотов, увидев мужчину на пороге, всадил в него пулю, не став разбираться.

Ева была в отчаянии – и отчаяние толкнуло ее на убийство. Никогда не подумала бы она, что способна на такое: прежде никого не убивала. Но, поддавшись охватившему ее чувству, уничтожила Рокотова.

Может, это было несправедливо, ведь он был, как Ева сама говорила, только пешкой: не по своей воле явился в Старые Поляны. Да и в Савелия выстрелил автоматически, потому что был напуган, потрясен. Но это ничего для нее не меняло: смерть Савелия Ева простить ему не сумела.

Рокотов не мог противиться воле мертвой ведьмы, призрак которой появился ночью в его комнате и велел убить себя. Он умер, дрожащий, слабый, обезумевший от ужаса. Рокотов не вызывал жалости – Еве был противен его страх, не трогало его отчаяние.

В Старых Полянах построили предприятие, которое собирались. На месте прежних домов появились новые. В них поселились чужаки – и многие из них были хорошими людьми. Но, хорошие или плохие, они мешали настоящим хозяевам Старых Полян, пусть и живущим уже в ином мире.

Некоторые из новых старополянцев, особо чувствительные, чуткие, тоже ощущали некое таинственное присутствие. Оно беспокоило людей, и многие не выдерживали, уезжали. Испуганные и растерянные, они наблюдали странные явления: видели не то призраков, не то домовых, слышали потусторонние голоса, шорохи, стуки. Рационального объяснения всему этому люди найти не могли и, объятые страхом, бежали из темного, как им казалось, места.

Старые Поляны обрастали слухами. Люди шептались на кухнях, пересказывая друг другу всевозможные ужасы. Большинство, конечно, ничего сверхъестественного не видело и не слышало. Однако даже самые непробиваемые ощущали беспричинную тревогу, давящий страх, постоянное напряжение – и все это выливалось в бесконечные конфликты, склоки и пьянство.

В «тонких местах», похожих на слюду, как сказал когда-то Савелий, там, где открывается Проход и миры соприкасаются слишком тесно, людям лучше не селиться. Ева знала, что нужно прогнать их, причем так будет лучше и для ее народа, и для пришельцев, которым здесь тоже, в общем-то, спокойной жизни не было.

Только вот сил не хватало. Ева ничего не могла сделать, находясь на разломе меж двух миров. Необходимо было вернуться к своим, туда, где ее ждали, где она была нужна. Она знала, как это сделать, и была готова. Но не пыталась, медлила, потому что искала Савелия: погибнув в земной жизни, они оказались разъединены.

Когда наконец Ева нашла его и они с мужем вновь воссоединились, им пришлось ждать снова. Открыть Проход и уйти можно было только одним способом: вновь обретя физическое тело. Но как? Ведь в каждом теле уже обитает душа. Подселяться, подавляя, уничтожая живую душу, как это делают демоны, Ева и Савелий не умели, да если бы и умели, не стали этого делать.

Оставался лишь один способ: войти в тела младенцев, которым Богом отпущено было прожить лишь несколько часов. Их невинные души воспарят к Создателю, а Еве и Савелию останется занять их место. Ритуал был непрост, но Хранитель знала, что и как нужно сделать.

Подходящий случай представился не скоро. Как это ни ужасно, но дети умирали во младенчестве в Старых Полянах, как и везде в мире, – вот только не было такого, чтобы двое одновременно. А разлучаться Еве и Савелию больше не хотелось.

Однажды случилось страшное: молодая мать, женщина по имени Зоя, потеряла двойняшек. Мальчик и девочка умерли, не прожив и часа.

В новом воплощении Ева и Савелий стали сестрой и братом. Ева даже сумела позаботиться о том, чтобы будущий отец захотел назвать детей именно Севой и Евой. Вот только полное имя Севы вместо Савелия стало Всеволод.

Им выпал шанс начать земную жизнь еще раз, в других телах.

– Мы будем помнить, знать, кто мы такие?

– Это знание будет жить в нас, постепенно пробуждаясь. Душа вечна, и знания ее – вечны, но человеческий мозг, мозг маленького ребенка, не сможет сразу осознать, постичь и принять все, чем владеет душа. Мы будем расти, и по мере нашего взросления силы будут крепнуть, память – оживать. Понимание происходящего и предстоящей задачи с каждым днем будет яснее, и однажды истина откроется нам в полной мере. Разрозненные фрагменты, кусочки пазла сложатся в единую картину. Тогда мы найдем Проход и откроем его.

Ева снова думала, что все предусмотрела, и снова ошиблась…

Ева и Сева взрослели гораздо быстрее сверстников. Они знали, что отличаются от других детей: могли общаться между собой без слов, заставлять других людей делать то, что им хотелось, – эта способность становилась сильнее с годами. Поначалу Ева и Сева управляли окружающими неосознанно, но быстро научились контролировать свое умение.

Читать дети научились в четыре года, причем самостоятельно. И слово «научиться» было неприменимо: они просто знали, как это делается, и с легкостью стали применять умение на практике. То же было и с письмом, и со счетом.

В школе им было нечего делать: все нужные знания уже находились в голове, и учителям оставалось лишь разводить руками, восторгаться способными учениками и ставить отличные отметки.

Они росли, крепли, постигали мир и свое место в этом мире, но полное осознание должно было прийти позже, гораздо позже. Однако все изменил переломный момент – страшная смерть Гарика.

Гарик был единственным, если не считать директора школы Инны Валерьевны, к кому Ева и Сева были привязаны. Общество других людей им не требовалось, но поддержка и забота Инны Валерьевны успокаивала, позволяла чувствовать себя увереннее. Что касается Гарика, то он был такой же необычный, как и они сами. Только необычность эта была иного свойства. Гарик Киселев был просто…

– Он светлый, – сказал как-то Сева.

Слова «святой» не было в его лексиконе, но он имел в виду именно это.

Сева и Ева чувствовали людей: видели их тайные желания, пороки, слабости. Видеть было просто: тьма, которая была в человеке, окрашивала его фигуру в густо-черный цвет. У одних чернота доходила до колен, у других – до бедер или середины груди. У Инны Валерьевны она поднималась до лодыжек. А были люди черные с головы до пят – к таким и подходить опасно.

Даже дети старше пяти‐шести лет имели червоточину. И только у Гарика ее не было вообще. Он был весь залит серебристым мерцанием, осенен светом.

Беда в том, что его отец оказался из разряда тех, в ком не было ни капли света – сплошная чернильная мгла. Вязкая, как смола, зловонная, как выгребная яма. Ева и Сева защищали мальчика, как могли, едва почувствовав в себе силу, и делали это незаметно: то отца Гарика одолевала сонливость, то он вдруг забывал о намерении пустить в ход кулаки, потому что решал отправиться к своему приятелю-соседу.