Записки Клуба Лазаря - Тони Поллард

Я прислушался, но ничего не услышал, поэтому решился войти в прихожую и подобрал лежавший на полу зонтик. Выставив его металлическим острием вперед, я немного подождал, а затем вошел в гостиную, предварительно распахнув дверь.

Здесь все было перевернуто вверх дном: ящики валялись на полу, бумаги разбросаны по столу, а книги сброшены с полок. Отодвинув зонтиком шторы и осторожно пройдя мимо шкафа, я заглянул в открытый ящик и с удивлением обнаружил там мой пистолет. Я отложил зонтик и взял пистолет, пытаясь успокоиться. По крайней мере теперь я мог дать отпор, если на меня нападут. И в этот момент я понял, почему зонтик валялся на полу в холле. Он должен был стоять в слоновьей ноге, куда я сунул сверток.

Я проклял себя, что не спрятал посылку в более подходящее место. Больница могла послужить идеальным укрытием — там было так много углов и щелей, что никто не нашел бы его. Но я верил в свою безопасность, думал, что меня никогда не отыщут. Вторжение воров ясно подтверждало: убийцы Уилки знали, кто я.

Убедившись, что мои посетители ушли, я закрыл дверь и лег в постель, положив пистолет на стол перед собой.

На следующий день после вторжения я пригласил мастера, чтобы он поменял замок, и снова взял пистолет с собой. Дело было не только во взломе квартиры. За мной кто-то следил.

Сначала я просто ощущал это на уровне животного инстинкта. Я чувствовал, что нахожусь под наблюдением: кто-то неотступно следовал за мной, пока я шел по улице, садился в кеб или поворачивал ключ в новом замке.

Однажды я мельком заметил его, по крайней мере мне так показалось. Преследователь тут же спрятался за углом и смешался с толпой, но затем снова пошел за мной, теперь уже соблюдая приличную дистанцию. Пару раз я пытался перехитрить его, обходил по кругу весь квартал и возвращался на то же место или внезапно останавливался в переулке, ожидая, что он пройдет мимо. Но моя тень была очень хитрой, и мне не всегда удавалось от нее отделаться. На самом деле все мои попытки уйти от преследования лишь сделали его еще более скрытным, и через неделю игры в кошки-мышки соглядатай либо совсем исчез, либо стал более осторожным.

Это случилось сразу же после того, как неизвестные забрались в мою квартиру, и я решил, что следивший за мной был одним из тех, кто украл сверток. Но затем я вспомнил Тарлоу, который хотел как можно скорее арестовать убийцу, и предположил, что он мог послать шпиона, чтобы узнать обо мне как можно больше. Кроме того, я подумал, что Тарлоу и его полицейские ищейки вполне могли вломиться ко мне в дом. Возможно, они надеялись отыскать в моем ящике для белья платок с монограммой. Мне повезло, что скучающая Лили в своих упражнениях по вышиванию ограничилась лишь одним платком. Но если это сделали полицейские, зачем им понадобился сверток, ради которого, совершенно очевидно, и приходили воры?

Пистолет отца был дорог мне как память, однако носить его с собой было весьма неудобно. К тому же после каждого выстрела его нужно было перезаряжать, а значит, брать с собой пороховницу и пули. Чтобы, подобно средневековому рыцарю, не таскать всю эту груду металла, я приобрел револьвер. Он был в два раза меньше дуэльного пистолета и мог производить пять выстрелов подряд. Стоил он недешево, но это не имело значения, когда речь шла о сохранении душевного спокойствия.

Несмотря на постигшие меня неприятности, весной 1859 года я полностью посвятил себя работе в больнице. Брюнель все еще находился за границей, и ничто не отвлекало меня от моих обязанностей. Теперь постоянное присутствие мисс Найтингейл, напротив, только добавляло мне энтузиазма. Во время Крымской кампании ее прозвали «Леди с лампой», и она, безусловно, стала лучом света в тусклом мире нашего учреждения. Ее страстное желание провести реформы тронуло даже Броди. Хотя и я, и она прекрасно понимали, что перемена в его взглядах была продиктована скорее желанием снискать себе дополнительные лавры, чем стремлением действительно что-то изменить. Я по-прежнему исполнял роль связного между моим начальником и мисс Найтингейл, но и сам Броди стал играть более активную роль, посещал собрания попечительского совета больницы и полностью поддерживал любую инициативу со стороны членов совета.

После одного из таких собраний он сообщил мне, что очередная встреча Клуба Лазаря должна состояться в конце апреля.

Я был уверен, что Брюнель хотел, чтобы я, как обычно, вел протокол встречи, поэтому решил посетить собрание. Но у меня была и другая, более важная причина пойти туда и оказаться в компании Броди, Рассела, Оккама и других членов клуба. Я был уверен, что один из них имел отношение к убийству Уилки. Однако я не знал, кто это мог быть и зачем ему понадобилось совершать столь ужасное преступление.

Протокол собрания я вел в своем блокноте. Обычно Брюнель давал мне бумагу, но в тот раз его с нами не было. Я рассматривал всех собравшихся с внимательностью школьного учителя в надежде, что случайный взгляд или невольно оброненное слово выдадут убийцу.

Броди, как всегда, произнес вступительную речь, за столом сидели Рассел, Витуорт, Оккам, Перри, Кэтчпол, Гёрни, Бэббидж, Стефенсон и Хоус.

После короткого выступления Бэббиджа, сообщившего о публикации его нового памфлета «О безобразиях на улице», слово было предоставлено нашему докладчику. Джон Стрингфеллоу основал в 1842 году компанию «Воздушный паровой экипаж» и с тех пор проводил испытания многочисленных летательных аппаратов. Большинство из них создавались в атмосфере строгой секретности на его шелковой фабрике в Сомерсете. Уроженец Шеффилда, он считался экспертом в области точных технологий и мечтал создать летательный аппарат, который за короткое время доставлял бы пассажиров на большие расстояния и мог составить конкуренцию современному транспорту. Все это казалось немного надуманным, но в нашем обществе он находился среди единомышленников. Выступление Стрингфеллоу было весьма интересным, к тому же он иллюстрировал свой рассказ рисунками летательных устройств. Некоторые из них представляли собой экипажи, к которым снизу были прикреплены два крыла, поддерживаемые брусьями и канатами. Сзади был хвост, как у воздушного змея. Вместе с крыльями он придавал устройству сходство с диковинной толстобрюхой птицей.

На другом рисунке того же художника были изображены два вращающихся винта, прикрепленные сзади к крыльям. Они работали по тому же принципу, что и винты у парохода, только должны были перемещать летательный аппарат по воздуху. По словам Стрингфеллоу, фоном для рисунка служил индийский пейзаж, но с таким же успехом это мог быть и Египет. По крайней мере примерно так я и представлял себе эту страну. А в таком случае на рисунке вполне мог быть запечатлен и Брюнель, разглядывающий машину и размышляющий, как бы сделать ее еще больше. Брюнелю наверняка понравилось бы, что аэронавт упоминал его паровые двигатели, которые могли быть очень маленькими и легкими. Примерно такие наверняка смог бы смастерить для него несчастный Уилки.

Я изо всех сил пытался поспеть за нашим докладчиком, и к концу вечера от напряжения у меня заныло запястье. Я старался добросовестно выполнять свои обязанности секретаря, и это требовало полной концентрации внимания на работе. Поэтому понял, что не смогу вычислить убийцу, если буду просто находиться с ним в одной комнате. Я пришел к выводу, что нельзя определить виновного только посредством наблюдения: у чувства вины нет симптомов вроде сыпи и пятен на коже или даже, как я поначалу надеялся, красноречивого тика или предательской судороги.