Парижские сестры - Фиона Валпи

Рука Мирей легла на медальон, покоящийся на шее, и ее пальцы сжались в кулак.

– Пожалуйста, месье Леру, я должна сделать хоть что-нибудь. Я не могу просто так сидеть, когда они там… – Она умолкла.

Затем она снова заговорила, на этот раз тише, но в ее голосе появилась решимость.

– Одну из моих подруг, живших в этой квартире, хладнокровно расстреляли нацисты. Теперь арестовали еще двоих, лишили их свободы и подвергли пыткам. Их комнаты пусты, и я не могу спокойно смотреть на это. Поэтому позвольте мне использовать эти три комнаты, чтобы приютить тех, кто в них нуждается. Весь чердак, можно сказать, оказывается заброшенным, когда салон закрывается, а другие швеи уходят домой. Я остаюсь здесь одна. Если есть возможность использовать это помещение как «безопасный дом», значит, его комнаты больше не будут пустовать. И это не даст мне сойти с ума. Потому что я буду делать что-то ради таких людей, как Виви и Клэр. И потом, когда они вернутся к нам, когда все это закончится, я смогу сказать им, что я была так же храбра, как они. Я смогу посмотреть им в глаза и сказать, что, как и они, я никогда не сдавалась.

Месье Леру поднял на нее взгляд. Затем снова покачал головой, но на сей раз в нем сквозило скорее восхищение, нежели горечь.

– Знаете, Мирей, – сказал он, – вы, три девушки – чуть ли не самые смелые люди, которых мне доводилось встречать. И однажды, когда все это закончится, я надеюсь, что мы все воссоединимся в лучшем мире. А за это действительно стоит бороться.

* * *

Дверь захлопнулась, и тюремная камера Клэр, погрузилась во тьму, и только тонкая полоска света проскальзывала сквозь щель под дверью. Когда ее глаза привыкли, она разглядела узкую кровать, накрытую грубым одеялом, и стоящее в дальнем углу комнаты ведро.

Она села на жесткий матрас и закрыла лицо руками. Чувство поражения обрушилось на нее подобно сокрушительной волне: это была непреодолимая сила, выбившая из-под ног почву; на мгновение ей показалось, что она едва может дышать. До сих пор она всегда осознавала, что Виви рядом. В кузове грузовика, который привез их сюда, покачиваясь и кружа по улицам, она присела на пол рядом с носилками и взяла ее за руку. Она аккуратно отодвинула с лица Виви волосы, стараясь не касаться опухшей от ударов кожи вокруг глаз и по линии челюсти. По мере того, как она медленно приходила в себя, Виви начала безудержно дрожать, а Клэр успокаивала ее теми же словами, которые использовала ее подруга, чтобы успокоить ее саму во время кошмаров, будивших их обеих. Она повторяла их снова и снова, пока они не превратились из обычных повествовательных предложений в настоящую молитву:

– Тише, тише. Я тут. Мы вместе. Все будет хорошо.

Волосы и одежда Виви промокли. Сквозь распухшие разбитые губы ей удалось прошептать, что допрашивающие ее люди набрали ванну и несколько раз опускали ее голову под воду, так что ей казалось, что она вот-вот захлебнется.

– Но я ничего не сказала, Клэр. Им не удалось сломить меня. Я знала, что ты рядом, и это придавало мне силы. – Она подняла руку, чтобы коснуться почерневшего глаза Клэр. – И ты тоже оставалась смелой.

Клэр кивнула, не в силах произнести ни слова.

Виви слабо сжала ее руку.

– Я знала, что у тебя хватит сил. Вместе мы сможем сохранить храбрость. – Она закрыла глаза и уснула. Клэр сидела и наблюдала за ней до конца пути, пока грузовик не остановился у ворот тюрьмы.

В тюрьме их развели по разным камерам. Виви удалось встать только с посторонней помощью, а затем ее практически перенесли в какую-то комнату, дверь которой сразу же закрылась за ней. Женщина-охранник вела Клэр по длинному коридору. Она хромала, пытаясь опираться только на края ступней, так можно было вынести боль. Затем конвоирша заставила ее встать, а сама села за стол и начала заполнять огромную груду документов, касающихся Клэр. И наконец, не произнеся ни слова, она привела ее сюда, в эту темную камеру, в одиночное крыло тюрьмы.

Сидя на своей кровати в душной темноте, в которой воняло плесенью и мочой, она прождала несколько минут, прежде чем услышала стук. Казалось, он исходит от стены позади нее. Сначала она подумала, что это крысы или мыши. Затем, вслушавшись, ей стало ясно, что в доносившемся шуме есть определенный ритм. Возможно, это воздух гуляет в трубах, спрятанных под кирпичной кладкой, подумала она. Но шум продолжался.

Она отняла голову от ладоней, все внимательнее вслушиваясь. А потом она поняла: кто-то повторяет один и тот же набор звуков. Три быстрых удара, потом, после паузы – четвертый, потом еще два быстрых. Затем все повторилось, после чего на несколько мгновений воцарилось молчание, а затем все началось заново. Постукивание приглушалось кирпичной стеной, но в том, что все повторяется один в один, не было никаких сомнений. По всей видимости, это был код, содержащий определенный смысл.

Она постучала по стене, повторяя услышанное. Из соседней камеры немедленно раздался ответный стук, на этот раз гораздо быстрее. И тогда она поняла, где слышала подобные звуки. Та самая радиопередача, на волну которой в тот вечер настроили радиоприемник ее отец и брат, ожидая закодированного сообщения Би-Би-Си, где говорилось, что операция по доставке Фреда в безопасное место успешно подготовлена. Первые четыре ноты симфонии Бетховена: V, что означает Victory, победа. Это была азбука Морзе! А в промежутках – еще какие-то сигналы. Две быстро отбитых точки…

Она снова постучала, соблюдая услышанную последовательность: буква «V», затем два быстрых стука, потом снова буква «V» и еще два быстрых стука. Навстречу, словно аплодисменты, донесся звук ответных ударов.

Это была Виви! Она находилась там, по ту сторону стены. Они были все еще вместе, рядом. Она была не одна.

И холод, и тьма ее тюремной камеры теперь не были для Клэр столь невыносимыми.

* * *

Мирей уже привыкла к тому, что ей звонят в дверь поздно вечером, незадолго до наступления комендантского часа; затем надо было проскользнуть вниз, чтобы открыть дверь и принять очередного беглеца, отправленного последним passeuse, завербованным сетью. Иногда «гость» был один, иногда – двое, находившиеся в полном опасностей путешествии через Францию; но все они были неизменно благодарны за ночлег в квартире под крышей дома № 12 по Рю Кардинале, где их прятала молодая женщина с копной темных кудрей, в глубине теплых глаз которой постоянно таилась грусть, даже когда она улыбалась. Но однажды ночью она открыла дверь и увидела за ней месье Леру.

Она втянула его внутрь и быстро закрыла дверь.

– Есть какие-то новости? – спросила она.

– Да, новости есть. Они больше не в тюрьме.

Она ахнула.

– Где они? Могу я их увидеть?

Его карие глаза омрачила печаль.

– Они на одном из транспортов. Их везут в Германию, в лагерь. Это все, что мы знаем. Боюсь, для нас они теперь навсегда потеряны.

– Нет! – вырвалось у Мирей, и боль этого слова пронзительно прозвучала в темнеющем коридоре.