Парижские сестры - Фиона Валпи

Но в то же время я понимаю, что зашла слишком далеко, чтобы позволить себе остановиться. Историю Клэр мне необходимо узнать до конца. Я могу только надеяться, что это будет что-то вроде искупления, как для меня, так и для нее.

Симона продолжала рассказывать мне историю наших бабушек, но такие рассказы становились все реже. Видимо, в этой истории есть какие-то моменты, которые не известны даже ей. Она говорит, что попросила Мирей поделиться недостающей информацией, но на это потребуется время. Интересно, насколько больно вспоминать обо всем этом и записывать такие воспоминания?

Мы с Симоной так заняты на работе, что для разговоров времени практически не остается. Это меня вполне устраивает: я не готова рассказать ей о том, что прекратила отношения с Тьерри. Станет ли она жалеть меня, или наоборот, обрадуется? Я не уверена, слышала ли она что-нибудь насчет этого от него или от общих друзей, но в любом случае она не говорит об этом. К сожалению, нам сообщили, что ни одна из нас не поедет в Ниццу на запуск нового эко-косметического продукта, но туда собираются Флоренс и двое менеджеров по работе с клиентами, так что предстоит сделать еще очень многое, чтобы помочь им подготовиться.

Помимо всего прочего, на этой неделе также проводятся осенне-зимние показы Haute Couture. Идет первая неделя июля, и в городе слишком жарко и душно, чтобы проводить время в просмотрах тяжелых шерстяных одежд и выяснять, сколь суровые требования к ним предъявляются, так что это не вызывает у меня энтузиазма, даже когда мы с Симоной получаем билеты на показ от Chanel на вечер вторника. Мы занимаем места в Большом дворце, недалеко от знаменитостей и модных редакторов, и наблюдаем, как модели спускаются по подиуму в отделанных твидом творениях Карла Лагерфельда. Коллекция изысканна: каждый предмет тщательно подобран, чтобы подчеркнуть женские формы, дизайнерские приемы хитроумны и причудливы. Но меня отвлекает другое шоу, которое происходит прямо вокруг нас. В качестве фона для показа дизайнер пригласил портних из ateliers, чтобы проиллюстрировать тот факт, что для изготовления каждой готовой модели одежды, которой мы аплодируем, понадобилась небольшая армия рабочих. Я с восхищением наблюдаю за тем, как они игнорируют происходящее на подиуме и продолжают работать над фрагментами тех же моделей одежды, которая сейчас на моделях. Эти современные швеи – еще один канал, который обеспечивает мне связь с Клэр, Мирей и Виви, ведь многие традиционные приемы, которые применяла моя бабушка, все еще используются сегодня.

Вместо того, чтобы позволить мне отвлечься, показ лишь напоминает об ужасном испытании, которое пережили Клэр и Виви, сосланные из города, подвергнутые пыткам и отправленные в нацистские рабочие лагеря Германии. Я чувствую, как паника поднимается в моей груди, стесняя дыхание. Внезапно жара и роскошь Большого дворца становятся просто непереносимыми, я беру сумочку, извиняясь, что так рано покидаю показ, и спешу обратно в уединенную мансарду, что по ту сторону реки.

Той ночью я лежу в своей постели и понимала, что нахожусь на грани. Я смотрю на фотографию на комоде рядом со мной.

– Помогите мне, – шепчу я.

Клэр, Мирей и Вивьен улыбаются мне в ответ, словно пытаясь успокоить. Три таких разных персонажа. И я напоминаю себе, что, если бы Мирей и Виви не помогли Клэр справиться с тем, что ей выпало, меня здесь не было бы сегодня.

– Тебе тоже нужно продолжать! – Я почти слышу решительный голос Мирей, чьи кудри воинственно танцуют.

– Только когда ты узнаешь всю правду, ты все поймешь, – говорят мне спокойные глаза Виви.

И стоящая рядом с ними Клэр улыбается своей нежной улыбкой, говоря мне, что, хотя мы и незнакомы, она любит меня. Она здесь, со мной. И никогда не покинет меня.

Париж все больше погружался в хаос. Поскольку война продолжалась, а потери у немцев становились все больше, облавы и депортации участились, став еще более беспорядочными и жестокими. Большую часть времени Мирей выходила из atelier только за едой, с трудом доставая пайки для своих «гостей», куда стремилась добавить всю ту небольшую добычу, которую удавалось урвать на черном рынке: за нее платилось деньгами, полученными от месье Леру. Разрываясь на два фронта работ, она не знала покоя ни днем, ни ночью. Но всякий раз, когда она могла найти время, она шла к ивовому дереву на краю острова и искала укрытия в сени его изящных рук.

В один из июльских дней, когда она сидела, наблюдая за текущей рекой и размышляя о том, что сейчас делают те, кого она любила, в воздухе запахло горелым. Струйка дыма омрачила небо над садами Тюильри и, не желая возвращаться в пустую квартиру, она отправилась взглянуть, что же случилось.

В парке, где почти восемнадцать месяцев назад Клэр впервые встретилась с месье Леру, собралась значительная толпа. Казалось, что с того дня прошла целая жизнь. Тогда была зима, а сейчас – разгар лета, и тесная, душная атмосфера давила на Мирей, отчего по ее шее стекали капли пота.

Подойдя поближе к Музею Оранжери[46], она поняла, что солдаты выносили из галереи картины. Она проскользнула в глубину толпы, чтобы ее не заметили. В ужасе она наблюдала, как один из холстов, обрамленный тяжелой рамой, высоко подняли и бросили в костер, бушевавший на травяном parterres[47].

– Что они делают? – спросила она стоящего рядом с ней мужчину, взиравшего на происходящее в мрачном молчании.

– Они сочли эти произведения искусства «выродившимися». – Мужчина говорил с тихим презрением. – Искусство угрожает нацистскому режиму, поскольку показывает правду, которую, по-видимому, они находят отвратительной. И поэтому сжигают. Я видел собственными глазами, как в этот костер бросали произведения Пикассо. Все, что им не нравится, все, что не вписывается в их картину идеального мира, они уничтожают. – Он покачал головой, но в глазах его горела яростная страсть. Она заметила на его неопрятной бороде следы краски и поняла, что он, должно быть, художник. – Сначала они сжигали книги, теперь они сжигают картины, а в своих лагерях они жгут даже людей, как я слышал. Запомните этот день, юная леди: вы являетесь свидетельницей истребления человечества. Запомните и передайте своим детям и внукам никогда не допустить ничего подобного.

Когда еще одно полотно было брошено в костер, она отвернулась и поспешила домой. Но когда вернулась в квартиру, выяснилось, что никуда не деться от запаха дыма, оставшегося на ее одежде и волосах. И, несмотря на жару июльского вечера, она вздрогнула, вспомнив слова того мужчины: «В своих лагерях они жгут даже людей». В миллионный раз она молилась всем богам, которые еще были способны слушать ее: пусть Клэр и Виви будут живы, пусть им ничто не угрожает. Пожалуйста. Пусть они как можно скорее вернутся домой.

* * *