Резистент - Милена Оливсон

– Соображаешь. Хорошо, сделаем так, как ты сказала. Для меня это значения не имеет.

Это оказалось так просто, что мне даже не верится. Ну, всё. Пути назад нет.

– Когда Адам сможет отправиться в путь?

– Через неделю он будет готов. Пока он доберется до коммуны, а Агата придет сюда, недели две пройдет. Успеешь долечиться. Только Адам вряд ли согласится на твою выдумку.

– Почему?

– Он вернулся за тобой, хотя мог быть уже далеко отсюда. Теперь снова может отказаться идти без тебя.

Странно слышать это. Нет, я и сама догадывалась, что Адам вернулся меня спасти. Но странно слышать это от Бернева. Странно, что такие люди, как Бернев, могут говорить о чувствах и поступках таких людей, как Адам. О любви, дружбе, верности, самопожертвовании.

Бернев поднимается и собирается уходить, но в дверях останавливается:

– Теперь, я надеюсь, без глупостей?

Мне нет смысла снова сбегать из палаты.

– Да.

– Я не буду брать с тебя обещания вести себя хорошо. Ты ведь сама понимаешь: немного оступишься – и пострадает твой друг.

– Адаму вы ничего не сделаете, – выдавливаю я сквозь зубы. Он вздумал мне угрожать после того, как уже отобрал все? Только Адама он не тронет, иначе плакал его обмен.

– Не Адаму. Тому, который к тебе приходит. Артур, кажется.

Я холодею. Казалось, Артур мне приснился, когда я была под действием лекарств. Но он правда был здесь! ЦИР знает его имя и адрес, знает, где его искать…

– Как он сюда попал? – спрашиваю я, пытаясь не выдать ужаса. Выходит плохо.

– Я пригласил его после твоего неудачного побега. Сообщил, что ты ранена, он и примчался. Хорошо, когда есть друг, верно? Ты же не хочешь навредить ему?

– Нет… – с трудом выдыхаю я.

Все это ложь – про обмен и честную сделку. Пока у Бернева есть способ меня контролировать, я не могу и надеяться на свободу. Даже если бы я ушла за Стену, Бернев всегда мог заставить меня вернуться, пригрозив Артуру. И уж его он убил бы без сожаления: жизнь обычного работяги без Резистентности для него ничего не значит.

Хорошо, что я и не планировала уходить. Берневу нужен абсолютный Резистент – он его получит. Так я смогу обезопасить и Агату, и Адама, и Артура. А ведь я невероятно ценный экземпляр! Раз для пересадки органов Берневу подошла Ангелина – подойду и я. Может, я даже ценней, чем Агата. Что же я наделала, на что себя обрекла? Но это лучше, чем жить в коммуне, зная, что Агата спасла мою жизнь ценой своей.

Бернев уходит, я снова одна. Может, в этой палате я и пролежу остаток жизни.

– Ты должна поговорить с Адамом, – не здороваясь, говорит Бернев. Он входит в мою палату впервые за четыре или пять дней. Я чувствую, что изменилась. Я его больше не боюсь. Я все еще понимаю, что он в силах убить меня, моего лучшего друга или человека, которым я дорожу. Но это понимание – спокойное и рассудительное. Как будто Бернев – какой-нибудь вирус. Разве можно ненавидеть болезнь, бояться ее саму по себе? Я еще помню, как его голос, жесткий, как проволока, его взгляд и манеры заставляли меня трястись от ужаса. Но он всего лишь человек, причем один из худших. А еще он не главный. Центр, может, и под его башмаком, но ведь есть и кто-то сверху, кто-то, кто оплачивает и заказывает все эти опыты. Агата толком не успела рассказать мне об этом.

– О чем? – спрашиваю я. Не без гордости отмечаю, что мой голос звучит очень спокойно.

– Я хочу, чтобы ты убедила его пойти на обмен. Он требует, чтобы первой ушла ты.

– Он знает, что у меня больная нога?

– Ему говорили. Тебя он послушает.

Я и хочу, и не хочу говорить с Адамом. С одной стороны, я давно не видела его, а в последнюю нашу встречу он был без сознания. С другой – мне придется быть с ним нечестной. Я не могу рассказать о своем плане, Адам ни за что не согласится. Придется делать вид, что я жду – не дождусь нашей следующей встречи уже за Стеной.

– Хорошо.

Бернев оставляет меня на время. Я ловлю себя на мысли, что волнуюсь перед встречей. Выгляжу, наверное, отвратно. В палате зеркала нет, я скоро лицо свое забуду. Я как-то не задумывалась об этом, когда в прошлый раз сбегала из палаты. Тогда я выглядела еще хуже: грязные волосы, пропахшая потом сорочка. Сейчас я, по крайней мере, чистая, а еще мне дали мою старую пижаму. Я просила принести мне другие вещи из моего рюкзака или хотя бы кулон Иванны, который куда-то пропал во время побега, но просьбу проигнорировали. Но имеет ли мой вид значение? Я увижу Адама в последний раз.

А еще мне нужно продумать речь. Смогу ли я убедить Адама? Наверняка он станет требовать, чтобы первой пошла я. А я, конечно, начну жаловаться, что еле хожу, что не могу наступать на больную ногу и так далее. Это не будет правдой, – разве что отчасти, – и этого не будет достаточно. Тогда я, наверное, заплачу. Не знаю, можно ли подействовать на Адама слезами. Буду просить его сделать все как нужно, буду говорить, как я беспокоюсь, как у меня сердце разрывается при мысли, что он останется здесь один. Может, смогу побыть хорошей актрисой.

Чем ближе обмен, тем чаще я сомневаюсь в себе. У меня до сих пор есть возможность уйти. Просто дождаться, когда сюда придет Агата, а потом молча уйти, – сделать все по плану. Провести свою жизнь за Стеной, рядом с друзьями и Адамом. По ночам я представляю, что будут делать со мной, когда узнают, что я – абсолютный Резистент. Ангелина в порядке, но ведь она – племянница Бернева. Меня беречь никто не будет. Чем быстрее я умру, тем меньше будет проблем. И голос в голове шепчет: «Ты никому ничего не должна, плюнь на Агату, уходи». Но я так не могу. Я дала обещание. Такое обещание нельзя нарушить, иначе я потеряю часть себя, и такая жизнь на свободе будет хуже, чем смерть здесь.

Вечером в палату уже вносят ужин, а вести меня к Адаму никто не спешит. От волнения я не могу есть; просто сижу на кровати и жду, жду, жду, пока не выключают свет. Похоже, Адама я сегодня не увижу. И что это должно значить? Ему стало хуже?

Время идет. Я не могу понять, почему разговор с Адамом так и не состоялся. Если до завтра никто ничего не скажет, придется снова продумывать побег. Теперь это будет в разы сложнее. Но утром Бернев все-таки приходит с новостями:

– И Адам, и Агата отказываются от твоих условий. Так что меняться будем сразу.

– Это как?

– Через три дня Агата будет у границ города. Тогда и обменяемся.

– И кто гарантирует, что мы сможем уйти?

– Вы встретитесь у скал. Туда за вами никто не рискнет пойти.

Странный план.

– А где гарантия, что мы все втроем не сбежим?

– Ее нет, – Бернев разводит руками, – но у меня нет выбора. Надеюсь, Агата достаточно благоразумна и понимает, что только ее возвращение заставит меня оставить коммуну в покое.