Дрезденские страсти - Фридрих Горенштейн

Вот отрывки воспоминаний очевидца казни убийц царя Александра II в 1881 году. Судя но характеристикам, которые этот очевидец дает жертвам, он их враг и ярый сторонник убитого царя.

«Рысаков – лицо человека, превращенного в зверя. Михайлов – лицо идиота. Перовская – дергаются губы. Говорят, по дороге смеялась. Лоб у нее широкий, но не умный. На виселичном помосте пять священников. Все мужчины целуют крест. Особенно Желябов крепко целует крест. Только Перовская отказывается целовать. Барабан… Сохнут губы… Страшные минуты… Но вот перед казнью на всех надели белые мешки… С тех пор это не ж и в ы е л ю д и (разрядка наша), странные фигуры, не человеки… Жалости, о которой пишут философы, больше нет… У Перовской подкашиваются колени. Она полужива, и труп ее скоро повисает безжизненно. У Рысакова сильные конвульсии. Доктор просит поправить петли у Желябова и Рысакова. Вдруг замечаешь сапоги повешенных и серое платье Перовской… Опять становится страшно. Понимаешь, что висят не белые мешки, а люди…»

Из этого характерного отрывка мы видим, что белые мешки, надеваемые перед казнью на повешенных, в какой-то степени тоже являются формой идеологического прикрытия, а именно – обесчеловечить жертву в глазах других людей. Отделить их судьбу от судьбы других людей и объяснить другим ж и в ы м л ю д я м, что судьба этих ж и в ы х л ю д е й вас постичь не может. Но идеологическое прикрытие с помощью белых мешков явно недостаточно. Гораздо больших успехов достигает религиозная, политическая и идеологическая травля, особенно если она ведется в течение многих веков, как это имеет место, в частности, с евреями, а то, что евреи – ж и в ы е л ю д и со всеми свойствами, в том числе и дурными, облегчало эту травлю. Сперва, в глухое время темного Средневековья, антисемитскую травлю начали христианские проповедники, вписав уроки ненависти к «врагам Христа» на белый лист народного сознания. А то, что написано пером, не вырубишь топором, даже если этого хочет сам писавший. Затем политические идеологи придали народному антисемитскому суеверию социально-общественный смысл. И наконец, в новое время национальные философы действительности превратили антисемитизм в науку, не отменив, однако, и его народного суеверного начала. Все это дало возможность идеологически прикрыть, приспособить множество неевреев – ж и в ы х л ю д е й, которые психологически, бытом своим давно подготовлены к восприятию преступления вообще, – приспособить к любому политическому, уголовному ли, единичному ли, массовому ли преступлению против евреев – ж и в ы х л ю д е й, отделенных от них веками этой травли. Благодаря евреям – козлам отпущения – политическое преступление приобрело легальность. А такое положение необходимо тем политическим режимам и тем общественно-народным силам, которые видят в легализации преступления способ достижения личных благ – от удовлетворения властолюбия тиранов до удовлетворения жадности и зависти черни. Главным же инструментом бытовой легализации преступления, то есть беззакония, является антипарламентское феодально-крепостническое государство вообще и социалитарное государство как его современная форма.

«Относительно государственного строя будущего, – пишет Энгельс, – обстоятельные предписания дает дюринговский “Курс философии”… Основы дюринговского государства будущего образует “суверенитет индивида”». «Чего же нам большего желать? – восклицает Энгельс, – г-н Дюринг принадлежит к такому государству, в котором – и Энгельс цитирует Фридриха II, – в котором «всякий может спасаться на свой манер»». В примечании по этому поводу сказано: «Выражение из резолюции прусского короля Фридриха II от 22 июля 1740 года на запрос министра Бранта и президента консистории Рейхенбаха относительно допустимости того, чтоб в протестантском государстве существовали католические школы».

«Что желательно нам, – пишет Энгельс, – это, впрочем, в данном случае безразлично. Речь идет о том, что желательно г-ну Дюрингу. А между ним и Фридрихом II существует то различие, что в дюринговском государстве будущего отнюдь не всякий может спасаться на свой манер. В конституции этого государства будущего значится: «Отдельная личность а б с о л ю т н ы м о б р а з о м (подчеркнуто Энгельсом) подчинена государственному п р и н у ж д е н и ю (подчеркнуто Энгельсом), но это принуждение находит себе оправдание лишь постольку, поскольку оно «действительно служит естественной справедливости»».

Ну кто будет определять, что именно «действительно служит естественной справедливости», мы уже вместе с Энгельсом и благодаря ему поняли. Сам г-н Дюринг и прочие философы действительности всех времен и народов. Будем, однако, читать дальше эту важную статью конституции социалитарного государства будущего, написанную в 1876 году:

«Для этой цели (то есть для подчинения «суверенного индивида» будущего абсолютным образом государственному принуждению) – для этой цели будет существовать «законодательство и судебная власть», которые, однако, «должны оставаться в руках всего коллектива», а затем – оборонительный союз, проявляющийся в «совместной службе в рядах войска или в составе какого-нибудь исполнительного органа, предназначенного для обеспечения внутренней безопасности»». Эта статья конституции будущего социалитата имеет дополнительное разъяснение: «м а л е й ш а я о ш и б к а (подчеркнуто Энгельсом) в понимании роли коллективной воли повела бы к у н и ч т о ж е н и ю (подчеркнуто Энгельсом) суверенитета индивида, а этот суверенитет и есть именно то, что служит единственной основой для выведения действительных прав».

«Г-н Дюринг, – замечает по поводу этого разъяснения Энгельс, – издевается над своей публикой, обращается с ней именно так, как она того заслуживает. Он мог бы быть даже еще бесцеремоннее: студиозы, слушающие курс философии действительности, наверное, не заметили бы этого». Добавим, не всегда это замечает и гораздо более широкая аудитория, чем берлинские студиозы. А если и замечает, то и это г-ном Дюрингом предусмотрено. В социалитате «будет существовать, – пишет Энгельс, – и армия, и полиция, и жандармы. Г-н Дюринг уже не раз показал себя бравым пруссаком; здесь же он доказывает, что имеет полное право быть поставленным рядом с тем образцовым пруссаком, который, по словам блаженной памяти министра фон Рохова, “носит своего жандарма в груди”». О Рохове (возможно, о самом министре, а возможно, однофамильце, в конце концов, не в этом суть) Энгельс пишет, правда, в разделе о политической экономии, но вполне уместно процитировать это именно здесь: «Прошло примерно сто лет, как в Лейпциге появилась книга, выдержавшая к началу нашего века более тридцати изданий; она распространялась в городе и деревне властями, проповедниками и филантропами всякого рода и повсюду рекомендовалась народным школам в качестве книги для чтения. Книга эта называлась «Друг детей» Рохова. Она имела целью давать наставления юным отпрыскам крестьян и ремесленников относительно их жизненного призвания, их обязанностей по отношению к начальникам, общественным и государственным, и в то же время внушать им благодетельное довольство своим земным жребием – черным хлебом и картофелем, барщиной, низкой заработной платой, отеческими розгами и тому подобными прелестями, и все это с помощью распространенного тогда просветительства… Те самые общие места, которые старый Рохов считал достаточными для саксонских ребятишек, г-н Дюринг преподносит нам как нечто абсолютно фундаментальное». Таков вывод Энгельса. Разъяснения г-на Дюринга к его конституции социалитарного государства будущего лишний раз подтверждают этот вывод Энгельса. Например: «Справедливость или несправедливость, которую он (суверенный индивид), смотря по обстоятельствам, встретит со стороны свободного общества, никогда не может быть хуже того, что принесло бы с собой также и естественное состояние». Так пишет Дюринг. Энгельс замечает иронически: «Жандармерия будущего не так опасна, как нынешние держиморды. Что бы она ни учиняла над суверенным индивидом, у последнего всегда будет утешение». Ну прежде всего, суверенный индивид Дюринга должен утешиться тем, что он живет не в условиях буржуазного парламентаризма. Ибо, по словам последователя Дюринга венгерского антисемита Ивана Шимони, «антисемитизм есть здоровая реакция против пустого парламентского формализма». Конечно, парламентаризм обладает целым рядом дурных свойств и недостатков. И конечно же, он не может обеспечить «суверенному индивиду» полного равенства. Полное равенство «суверенному индивиду» может обеспечить только диктатура. «Перед диктатором, – пишет Энгельс, – все действительно равны. А именно равны нулю».