Крепкие мужчины - Элизабет Гилберт

– Но ты не так сказал.

– Прошу прощения.

– О, кругом одни болваны, одни недоумки! – воскликнула мисс Вера. – Со всех сторон!

Мэри вернулась и молча села рядом с дочерью. Кэл отъехал от тротуара. Мисс Вера в отчаянии вскричала:

– Осторожней! Осторожней, осторожней, осторожней!

По дороге домой никто не произнес ни слова, пока не подъехали к особняку. Тогда мисс Вера обернулась и улыбнулась Рут, обнажив желтые зубы. Она снова стала хихикать. Она овладела собой.

– Мы так чудесно живем – твоя мама и я. Столько лет жили посреди мужчин, а теперь наконец остались вдвоем. У нас нет ни мужей, о которых надо заботиться, ни братьев, ни отцов, которые пекутся о нас. Две независимые дамы, и мы делаем все, что пожелаем. Правда, Мэри?

– Да.

– Я так тосковала по твоей матери, когда она убежала и выскочила замуж за твоего папочку, Рут. Ты знаешь об этом?

Рут ничего не ответила. Мать нервно посмотрела на нее и тихо проговорила:

– Я уверена, Рут знает об этом.

– Помню, как она вышла из дома, сказав мне, что выходит замуж за рыбака. Я провожала ее взглядом. Я была наверху, в своей спальне. Помнишь мою спальню, Рут? Окна смотрят во двор у парадного входа, помнишь? О, моя малышка Мэри выглядела такой маленькой и храброй. О, Мэри. Ты шла, распрямив свои тоненькие плечики, с таким видом, словно хотела сказать: «Я все могу! Я могу все на свете!» Ты такая милая, Мэри! Ты моя бедная, дорогая, милая девочка! Ты была такая храбрая!

Мэри закрыла глаза. У Рут горло сжалось от яростной, желчной злости.

– Да, я проводила твою мамочку взглядом, Рут, и заплакала. Я сидела в своей комнате и заливалась слезами. Вошел мой брат и положил руку мне на плечо. Ты же знаешь, как добр мой брат Лэнфорд. Да?

Рут не могла говорить. Она с такой силой сжала зубы, что не могла раскрыть рот и произнести хоть слово. А если бы могла, то разразилась бы длиннейшим ругательством. Да, она смогла бы обрушить это страшное ругательство на эту старую сучку.

– И мой милый брат сказал мне: «Вера, все будет хорошо».

Знаешь, что я ему ответила? «Теперь я понимаю, как плохо было бедной миссис Линдберг![9]»

Они просидели молча очень долго – Рут казалось, словно целый год прошел. И последняя фраза мисс Веры повисла в воздухе. Мысли Рут бешено метались. Смогла ли бы она ударить эту женщину? Смогла ли бы выскочить из машины и пешком вернуться на Форт-Найлз?

– Но теперь она рядом со мной, где ей и положено быть, – сказала мисс Вера. – И мы делаем, что хотим. Ни мужей, которые бы нам указывали, что делать. Ни детей, за которыми надо смотреть. Кроме Рики, конечно. Бедненький Рики. Но он немного просит, Бог свидетель. Мы с твоей мамочкой – независимые женщины, Рут, и нам хорошо вдвоем. Мы наслаждаемся своей независимостью, Рут. Нам она очень нравится.

Рут пробыла у матери неделю. Каждый день она надевала одну и ту же одежду, и никто больше об этом ни словом не обмолвился. Поездок по магазинам больше не было. Она спала в одежде, а утром, приняв душ, снова ее надевала. Она не жаловалась. Какая разница? Это была ее стратегия выживания: пошло все к чертям собачьим.

Пошло оно все к чертям! Ее просили о чем-то – она делала. Как бы мисс Вера ни измывалась над ее матерью, как бы она ее ни эксплуатировала, Рут делала вид, что ничего не замечает. Рут отбывала в Конкорде положенный срок. Она терпела. Она смирялась. Она старалась не сойти с ума. Потому что, если бы она реагировала на все, что ее возмущало, она бы попросту не выходила из состояния отвращения и злости, а тогда бы ее мать сильнее нервничала, а мисс Вера вела себя еще более хищно, а Кэл Кули – еще более нагло. Так что Рут гнула свою линию. Пошло все к чертям.

Каждый вечер перед сном она целовала мать в щеку. Мисс Вера кокетливо говорила: «А меня поцеловать?», – и Рут шла через комнату на свинцовых ногах, наклонялась и целовала старуху в сиреневую щеку. Ради матери. Она делала это, потому что это проще, чем швырнуть в старуху пепельницей. Она видела, какое облегчение приносит матери. Хорошо. Ладно. Чем бы она ни могла ей помочь, пусть будет так. Пошло все к чертям.

– А меня поцеловать? – каждый вечер ворковал Кэл.

И каждый вечер Рут бормотала что-нибудь вроде: «Спокойной ночи, Кэл. Не вздумай прикончить нас во сне».

А мисс Вера сокрушалась:

– Какие ужасные слова для девочки твоего возраста.

«Ладно-ладно, – думала Рут. – Ладно, черт с вами».

Она знала, что лучше ей держать рот на замке, но все же ей нравилось время от времени подкалывать Кэла Кули. Тогда она чувствовала себя самой собой. Такое поведение было ей знакомо. Это ее утешало. Она ложилась в постель, довольная собой. Она укладывала свое удовлетворение рядышком и обнимала его, словно плюшевого мишку. Ежевечерние остроты в адрес Кэла помогали Рут Томас крепко засыпать и не ворочаться часами, размышляя над вечным, навязчивым вопросом: «Какая судьба забросила меня в жизнь семейки Эллисов? И почему?»

В каждой порции икринок омара непременно встретишь икринки неправильной формы, а в ряде случаев икринок неправильной формы может оказаться довольно много.

«Американский омар: изучение его повадок и развития», Френсис Хобарт Херрик, д-р философии, 1895

В конце недели Кэл Кули и Рут поехали обратно в Рокленд, штат Мэн. Всю дорогу шел дождь. Рут сидела на переднем сиденье рядом с Кэлом, а тот просто рта не закрывал. Он то и дело подзуживал Рут, прохаживался по поводу того, что у нее всего один комплект одежды, вспоминал о поездке в магазин Блера, издевательски изображал, как мать Рут рабски прислуживает мисс Вере.

– Заткнись, Кэл, – сказала Рут.

– «О, мисс Вера, вам сейчас вымыть голову?» «О, мисс Вера, вам сейчас срезать мозоли?» «О, мисс Вера, вам попку подтереть?»

– Оставьте мою мать в покое, – сказала Рут. – Она делает то, что должна делать.

– «О, мисс Вера, мне выйти на шоссе и броситься под машину?»

– Вы еще хуже, Кэл. Уж столько, сколько вы, никто Эллисам задницу не лижет. Вы перед этим стариканом пляшете за каждый пенни, а уж перед мисс Верой просто ползаете.

– О, я так не думаю, детка. Думаю, приз должен достаться твоей мамочке.

– Нет, ты чемпион, Кэл.

– Это еще неизвестно, Рут.

– Ты чемпион по подхалимажу.

Кэл заржал:

– Вот это мне больше нравится! Давай-ка перекусим.