Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец - Борис Акунин

Николай Христианович являл собой редкое сочетание ученого и администратора. Он вышел из академической среды, трижды возглавлял киевский Университет Святого Владимира. Писал яркие полемические статьи, отстаивая концепцию свободного предпринимательства с умеренным государственным регулированием – она и сегодня не кажется устаревшей. Резко критикуя Маркса за то, что тот потакает низменным инстинктам масс и поощряет паразитизм, Бунге выступал за «государственный социализм», при котором государство следит за тем, чтобы частная инициатива не превращалась в хищничество.

Стране повезло в том, что Александр относился к Бунге, который когда-то учил его экономике, с глубоким почтением. Министерством финансов бывший профессор руководил только до 1887 года, но, как мы увидим, успел на удивление много.

О том, как в эти годы поднялась промышленность, мы еще поговорим, но не менее важным событием было понижение выкупных платежей за помещичью землю и учреждение Крестьянского банка – эти меры заметно улучшили жизнь сельской России. Еще одной личной инициативой Бунге была гуманизация рабочего законодательства: ограничивалось использование детского и женского труда, вводились некоторые меры по защите «мастеровых» – но при этом ужесточались наказания за стачки и прочие акты неповиновения.

Николай Христианович Бунге. Фотография

В последний период Николай Христианович приступил к важнейшей работе по восстановлению золотого курса рубля, но довести ее до конца не успел – удержаться на посту ему помешало отсутствие аппаратной ловкости. Он и прежде смотрелся среди победоносцевских креатур белой вороной. Мемуарист П. Ковалевский описывает его так: «Маленький на тонких ножках, худой немчик, которому вы, наверно, открыли бы ваш рояль для настройки, если б не знали, что он министр финансов, а не настройщик». На высоком посту Бунге не изменил своих профессорских привычек. К государю на доклад он ездил на извозчике, большое жалованье расходовал только частично, а остаток передавал в фонд нуждающихся студентов. Всё это было очень мило, но интеллигентному министру не хватало твердости и упорства. Когда на него ополчился сам Победоносцев, обвинив «немца» в «увлечении тлетворными западноевропейскими теориями», царю пришлось уступить давлению.

Правда, заменив Бунге угодным Победоносцеву кандидатом, царь не отдалил от себя Николая Христиановича, а поручил ему вести заседания кабинета министров и позднее доверил обучение наследника.

Новый министр И. Вышнеградский был «природным русаком» и пользовался абсолютной поддержкой консервативного лобби, однако в целом продолжал курс, разработанный Бунге.

Общее впечатление от правительственной «команды» нового царствования такое: за охранительство отвечали напористые реакционеры, а за созидательную работу – притихшие, но не отступившиеся от своих взглядов «системные либералы».

Всякому мало-мальски значительному российскому монарху в истории дано некое посмертное прозвание. На официальном уровне эта традиция возникла только в девятнадцатом веке. Ивана Четвертого «Грозным», а Алексея Михайловича «Тишайшим» в документах не величали, Елизавету «Кроткой» нарекли пииты, Петра Первого и Екатерину Вторую «великими» первоначально объявили европейцы, а потом уже русские. Еще Павел Первый был просто Павел. Но четыре следующих царя сразу после кончины получили дополнительное титулование, которое должно было определять главную черту почившего в Бозе царя. Церемониальные прозвища Александра Первого и Николая Первого («Благословенный» и «Незабвенный») мало что сообщают об этих правителях и потому в послереволюционной историографии почти не употребляются. Иное дело – второй и третий Александры. Александр Николаевич Освободитель действительно принес свободу крепостным, независимость славянским народам, придал вольное дыхание русскому обществу. Даже если про него пишут без имени – Царь-Освободитель – сразу понятно, о ком речь. Точно так же говорят и пишут об Александре Александровиче: Царь-Миротворец. Для монарха, процарствовавшего всего 13 лет, закрепить за собой особое прозвище – нечастый в истории случай.

Миротворцем этот государь был в двух смыслах. Прежде всего, конечно, имелось в виду, что при нем Россия ни с кем не воевала – впервые со времен Петра III, который просидел на троне всего полгода. Но еще важнее для страны, напуганной террористическими актами прошлого царствования, было «восстановление законности и порядка», которое официально объявлялось (да и внешне выглядело) общественным умиротворением.

В самом коротком виде формула государственной стабильности, разработанная консервативной «командой» Александра Миротворца, складывалась из следующих компонентов:

– Подавление революционного движения и пресечение любых проявлений общественного недовольства посредством учреждения полицейского государства;

– Уклонение от внешних потрясений, опасных для внутренней стабильности;

– Фиксация межсословных барьеров во избежание социальной турбулентности;

– Стратегически стимулируемый государством экономический рост.

В общем и целом это была по-своему логичная, последовательная «государственническая» программа, обеспечившая желаемый результат – во всяком случае, на коротком историческом отрезке, которого хватило на жизнь Александра Александровича (тоже недлинную).

Вопреки надеждам народовольцев, убийство самодержца не привело к коллапсу государственной машины, но наверху, конечно, возникли смятение и паника. Царей в России убивали и прежде, но это происходило во время переворотов, а вот так – среди бела дня, на улице, по приговору какого-то подпольного комитета, помазанников Божиих еще никогда никто не умерщвлял.

В первые дни страшнее всего была неизвестность. Боялись, что неуловимые и вездесущие террористы нанесут новый удар. Обнаружили мину, заложенную на Садовой улице, – испугались еще больше. Новый царь самоизолировался в Зимнем дворце под усиленной охраной, а вскоре и вовсе превратился в «гатчинского узника».

В этой истерической обстановке предстояло обнародовать утвержденное Александром II решение о создании лорис-меликовских «редакционных комиссий», первого шага к народному представительству. Трудно было выбрать менее удачный момент для проведения столь либерального акта, который к тому же не вызывал одобрения у нового государя. Тем не менее Александр III считал своим долгом в память о мученически погибшем отце довести начатое дело до конца. Заседание Совета министров, которое должно было утвердить проект, назначили на 8 марта.

В преддверие этого судьбоносного дня Победоносцев развил лихорадочную деятельность, засыпая царя письмами. Самое длинное и аргументированное датировано 6 марта. Константин Петрович заклинает императора не слушать «либеральных сирен», не уступать «так называемому общественному мнению». «О, ради Бога, не верьте, ваше величество, не слушайте. Это будет гибель России и ваша».