Из жизни двух городов. Париж и Лондон - Джонатан Конлин

Рис. 33. Угол набережной Орфевр и Иерусалимской улицы. Неизвестный фотограф

В 1878 году после продолжительного визита в Париж в качестве корреспондента иллюстрированной газеты «Лондон-ньюс», Генри Визетелли вернулся в Лондон, полный новых впечатлений. Находясь в Париже во время франко-прусской войны, Визетелли не только стал настоящим специалистом по части французских вин; он «голубиной почтой» отправлял в Лондон отчеты о жизни осажденного города. Сам Визетелли происходил из семьи лондонского печатника, и 1850-е годы добился грандиозного успеха как издатель газет и переводных романов. Вернувшись в Лондон после войны, он с энтузиазмом занялся издательским делом, и в 1880-е годы выпустил серию «Популярных французских романов», которые перевел сам и с помощью сына. Генри приложил все старания, чтобы заранее заверить будущих читателей, что он не только отобрал для новой серии произведения наилучшего качества, но включил в нее лишь «романы с пристойными персонажами». Как мы узнали из первой главы, в 1888 году издание романов Золя в собственном переводе еще доставит Визетелли немало неприятностей, но в то время он занимался только французским криминальным жанром. В 1880 году Визетелли издал роман «Драма на Рю де ла Пэ» Адольфа Бело[82] (1868 г.).

Роман Бело начинается со сцены ужасного убийства, в котором, как все думают, повинна жена убитого. Расследование тайно ведет секретарь комиссариата полиции Вибер, уверенный, что женщина невиновна. Вибер устал от кабинетной работы и уже давно просит патрона, маркиза де Икс перевести его в «детективный отдел». Он рисует себе романтические сценки из жизни детективов: вот он гонится за преступником по улице, а в кармане у него позвякивают пистолет и пара наручников. «Я бегу изо всех сил, влезаю на стену и падаю, я еду в экипаже или прячусь на запятках кареты, я прохожу по десять километров в день или сижу в засаде по двенадцать часов, неотрывно уставившись на входную дверь. Ах, вот оно, настоящее счастье!».

Вначале маркиз уступает просьбам Вибера и даже оплачивает ему минимальный курс обучения, но вскоре разочаровывается в своем протеже. По мнению самого маркиза, единственная причина, по которой человек может желать общения с преступным миром — это безнаказанно потакать собственным порокам, лицемерно притворяясь, что борется с ними. Однако маркиз уже замолвил за Вибера слово перед префектом полиции, и Вибера переводят в оперативный отдел. К слову сказать, за свою доброту маркиз ждет не словесной благодарности. Подписывая приказ о переводе Вибера на Иерусалимскую улицу, где действительно находилось центральное управление парижской полиции, маркиз отчасти выдает свои истинные намерения. Высокомерная маска аристократического безразличия к окружающему на секунду спадает, когда маркиз небрежно роняет, что хотел бы знать все подробности убийства на Рю да ле Пэ. «До свидания, мой друг, — произносит он. — Обживайтесь на новом месте, держите нос по ветру, расследуйте это дело. Я жду вашего отчета».

Криминальный роман Бело был одним из тысяч, издававшихся в Париже в 1860-е годы. Драматург, переключившийся на прозу, Бело не был настолько силен в этом жанре как, например, Эмиль Габорио[83] или Фортуне де Буагобей[84]. Габорио был первым, кто, тщательно изучив законы жанра, сумел поразить воображение читателей, создав персонажи фиктивных детективов Табаре и месье Лекока в романе «Дело Леружа» (1863 г.). Позднее «месье Лекок» выступал героем нескольких романов автора. «Уголовные драмы» Габорио, написанные в стремительном темпе, пользовались колоссальным успехом. Хотя франко-прусская война сильно снизила продажи книг о Лекоке, в 1860-е годы его имя было на устах большинства парижан — благодаря необыкновенно активной рекламной компании. Визетелли же привез «Лекока» в Лондон в 1881 году, познакомив с ним лондонцев в новой серии «Сенсационные романы Габорио», которая позже стала называться «Сенсационные романы Габорио и де Буа гобей».

«Парижские рабы», «Отрубленная рука» и другие романы жанра «железнодорожное чтиво» в кроваво-красные обложках с крупным изображением автора под заголовком, можно было купить за шиллинг. Критики наперебой расхваливали книги: «В романах Габорио создан изумительный портрет сыщика Лекока.

Благодаря тонкой проницательности, сыщик способен собрать в единый рисунок затейливые кусочки сложнейших криминальных головоломок. Подобно профессору Оуэну, воссоздающему облик давно вымерших животных по одной крошечной косточке, Лекок добирается до преступника, используя малейшую зацепку». Имя Габорио стало синонимом нового жанра «уголовного романа». Среди почитателей таланта Габорио был и некий молодой медик, пытавшийся наладить врачебную практику в Портсмуте. В начале 1884 года Артур Конан-Дойл провел небольшое исследование триллеров-бестселлеров, чтобы определить, чего хочет современный издатель, а затем попробовал свои силы в этом жанре. Английская читательская аудитория страстно желала получить родного, британского Лекока. В 1886 году в ежегодном журнале «Битонз Кристмас Эннюал» вышел «Этюд в багровых тонах» — первая книга с героем по имени Шерлок Холмс.

Конечно, с течением времени Холмс становился фигурой гораздо более значительной, чем вымышленный персонаж. Многие из его фанатов настаивают, что он жил на самом деле. Имя Холмса стало синонимом Лондона, города, который он покидал крайне неохотно, лишь когда другу и соратнику доктору Ватсону удавалось убедить сыщика провести лето на природе для поправки здоровья. За пределами столицы Холмс чувствовал себя не в своей тарелке. Да и Лондон без своего ангела-хранителя становился другим. И все же корни этого персонажа растут «по ту сторону» Ла-Манша — во Франции. Холмс вырос из произведений Никола Ретифа де ла Бретонна, из журналистских заметок, из записок бездарных «литературных негров», написавших за Видока (вспомним преступника, а затем шефа французской полиции) его биографию. Методология Холмса и особенности его поведения, так же как и многие его привычки, подмеченные доктором Ватсоном и описанные им в отчетах о том или ином «деле», опираются на примеры парижских детективов, как реально существовавших, так и вымышленных. Исследуя в этой главе истоки детективной прозы, родившейся в Париже и Лондоне в восемнадцатом и девятнадцатом веках, мы увидим, что вычислительная машина, которой, по сути дела, являлся Холмс, может обладать тем, что Ватсон назвал «цыганской душой».

Мы также проследим, как трансформировались представления жителей о ночном городе: то, что раньше казалось жуткой, полной миазмов клоакой, населенной проститутками, студентами и прочими отбросами общества, превратилось в таинственный, щекочущий нервы мир опасных, но интересных приключений.