Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России - Доминик Дюран

Типичную картину рисует корреспондент «Коллективиста» в коммуне «Смена» Вологодского округа на момент кампании сплошной коллективизации: «комсомолка Махопова Ольга около года просила себе башмаки, но ей их не приобрели, несмотря на то, что ходить ей совсем не в чем. Тогда брат, который живет вне коммуны, купил ей башмаки». Если же нет родственников в деревне, то коммунару приходится прибегать к помощи товарищей: чтобы выйти погулять, приходится просить у знакомых обувь и платье. Начальство коммуны не спешит рассматривать просьбы о покупке вещей для личного пользования. «Талалаев Вася не имеет сапог и несколько месяцев ходил босым по холодным инеям и росам, в результате чего болели долго ноги и только когда работать стало не под силу, ему приобрели сапоги».[349] Крестьяне сочувствуют коммунарам. Они пока не знают, что очень скоро всем им придется стать колхозниками, чтобы выжить.

Описания коммун стремятся показать, что каждая коммуна решает проблемы дефицита одежды и собственными хозяйственными усилиями: прядет овечью шерсть, обрабатывает шкуры забитых или погибших случайно животных (стоит напомнить, что в те моменты, когда власти запрещали забивать скот, «случайная» гибель или травма скотины были естественным выходом для крестьян). Стремятся ничего не выбрасывать, в дело идет и перо домашней птицы, и свиная щетина. Это, вообще говоря, естественный ход событий в крестьянском хозяйстве, однако в колхозах с их естественной склонностью к бесхозяйственности авторы находят такие подробности достойными отдельного комментария. Внутренний распорядок «Пролетарской Воли» предусматривает в статье 24, что: «Прядение и вязание чулок, носок, перчаток и починка мешков др. женские работы производятся женщинами в свободное от работ или дежурств время в общий запас для коммунального распределения, причем, работа эта измеряется 8-часовым рабочим днем».[350]

Кроме того, у каждой коммуны есть свои швейные и сапожные мастерские. Поскольку купить ткань удавалось редко, многие коммуны восполняли эту нехватку, выращивая лен и коноплю, которые обрабатывались также силами коммуны.

Вещи — такие как кухонная посуда, мебель, тряпки — чаще всего при вступлении в коммуны отдаются в общее пользование, впрочем, многие из вступавших в коммуны находились в состоянии такой нужды, что у них не было практически ничего, что можно было бы передать в общий фонд.

Отопление в описываемых коммунах производится дровами или соломой. Электрификация, о которой как о необходимом условии коммунизма, наряду с советской властью, говорил Ленин, на середину 1920-х годов в коммунах является роскошью. Из шестнадцати рассматриваемых коммун только шесть электрифицированы. На 1923 год оказывается, что в пяти сельских коммунах из шестнадцати есть электричество, вырабатываемое собственными небольшими электростанциями. Коммуна «Красный Октябрь» являет собой пример подобного успеха, который описывает писатель Федор Березовский, посетивший коммуну в середине зимы 1923 года. Показательно, как строится описание. Писатель пытается сделать картину символичной: после нескольких часов в санях в кромешной темноте он замечает вдалеке красный огонек. Это фонарь на крыльце здания коммуны. Удивление гостя возросло вечером следующего дня, когда председатель нарочно повел его посмотреть ночью новые здания, построенные коммуной. Во все было проведено электричество, даже в хлева и конюшни. За внешним освещением следили особо, «чтобы отгонять волков, свирепствующих в округе». Метрах в ста от коммуны писатель видит очертания строений деревни, где живут некооперированные крестьяне: их жилища погружены во мрак. При этом электростанцию охраняют днем и ночью, потому что кулаки несколько раз уже пытались ее уничтожить.[351] В «Красном Октябре», наряду с электричеством, есть и еще одно чудо: Березовский упоминает об использовании телефона.

О собственной телефонной станции упоминается еще и в описании коммуны им. Ленина в Оренбургской области.

В остальных коммунах для освещения используют керосиновые лампы, когда есть возможность приобрести керосин, или свечи, которые в тех коммунах, где есть своя пасека, изготовлены из собственного воска.

На фоне всех трудностей разрухи, пришедшейся на начальный период становления коммун, картина обобществленного быта оказывается контрастно противопоставлена неустройству и нищете, которые были бы уделом этих людей, не попади они в коммуну. Получается, что коллективный быт имеет преимущества и в материальном плане, и в психологическом. В первые послереволюционные годы коммуны выглядят спасительными островками, обеспечивающими сравнительно большую безопасность разным категориям обездоленных, а нэп открывает дорогу к процветанию. Быт коммун, добившихся экономических успехов, сравнительно с бытом даже благополучных крестьян-единоличников, представлен как радикально модернизированный, принадлежащий другому, новому миру. Социальные гарантии, медицинское обслуживание, диетическое разнообразие, новый уровень санитарии и гигиены, обучение грамоте и формирование новых культурных запросов коммунаров — все это призвано убедить читателя не только в преимуществах колхозного строя, но и в том, что коммуны являют собой, в сравнении с другими формами коллективного хозяйствования, наиболее яркий образец этих преимуществ.

В этой главе мы подробнее рассмотрим, как авторы публикаций изображали положение женщин и детей в коммунах. Эту тему нельзя оставить без рассмотрения, потому что новый быт в коммунах порывает с традиционными формами воспитания детей, присущими крестьянской семье. Идеальная ситуация мыслится так: матери вскоре после рождения детей доверяют их воспитание другим людям, при этом дети воспитываются в коллективе и отдельно от родителей вплоть до их вступления во взрослый мир в 16 лет. Сначала мы обратимся к репрезентации роли и положения женщин, а затем посмотрим на то, как представлена в публикациях система воспитания и образования детей.

Сложнее всего адаптироваться к жизни в коммунах было замужним женщинам с детьми, которых обычно изображали как наиболее «отсталую» часть крестьянства. В первые годы зыбкого существования коммун, во времена военного коммунизма женщины оказываются вне собственного дома и отделены от детей; смириться с этими обстоятельствами их заставляет только крайняя нужда и угроза гибели от голода. Женщины незаменимы в коммунах как рабочая сила наравне с мужчинами. Новый образ жизни потенциально ведет, как показывают авторы, к изменению полоролевых стереотипов, к изменению места женщины в семье и общественной жизни.

Женщины попадали в коммуну не по своей воле: они были вынуждены следовать за своими мужьями. Даже в бедной избе, сожительствуя со свекровью, замужние женщины оставались хозяйками — в тех пределах, которые им были отведены.[352] Оказавшись в коммуне, они были принуждены отказаться от собственного угла и, хуже того, внести свое имущество в общий фонд. К тому же отделение от собственных детей и крайняя теснота коллективного быта, ставившая под вопрос многие аспекты супружеских отношений, требовали выработки новых повседневных практик. Лишь часть женщин приняли быт коммуны. В контрастной картине борьбы нового и старого авторы фокусируют внимание на двух полярных типах женщин в коммуне: те, чей первоначальный опыт оказался столь горьким, что они с трудом приспосабливаются к новому образу жизни и тем самым служат тормозом развитию коммуны, и те, кто поверили в светлое будущее и безоговорочно отдал и себя интересам обобществленного хозяйства.